Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести (СИ)

«Лучше десять раз сесть на ежа, чем один раз на кол», — вспомнил Блинков дядину прибаутку. В считанные секунды следовало определить, не совершает ли он ошибки. Трещина! Удержав машину в воздухе, он успел заметить прямо по курсу глыбу развороченного льда и круто взмыл вверх. Искоса взглянул на Уткина, с того градом лил пот. Вот тебе, друг, и «подходяще», хороша была бы посадка…

Пришлось начинать все сначала: выходить из облачности, искать разрыв и ловить миг удачи. А сумерки достигли максимума, скоро начнет темнеть… Бесконечно долго, не меньше четверти часа кружил Блинков над припаем, пока не усмотрел площадку длиной примерно с три четверти километра, то есть вполне достаточную, если своевременно начать снижение. Развернувшись на 180 градусов, Блинков лег на обратный курс и вышел против ветра.

— Приготовиться к посадке!

Тридцать… двадцать… десять…

Лыжи ударились о поверхность, самолет, подпрыгивая и трясясь, стремительно понесся по припаю, и для уменьшения длины пробега Блинков полностью отклонил закрылки. Скорость стала быстро гаснуть, но в тот самый момент, когда Блинков уже уверовал, что сел благополучно, самолет резко тряхнуло, бросило вправо, он клюнул — и остановился…

Очень не понравился Блинкову этот не очень четкий, но все-таки клевок.

— При-ехали, — опустошенно протянул Уткин. — Плохие дела, командир.

Холодея от догадки, Блинков непослушными руками отстегнул ремни и поспешил на выход.

При столкновении с полуметровым ропаком подломился один из подкосов передней стойки шасси. Обнаружит ли он в избушке людей, Блинков еще но знал, а вот в том, что с припая теперь не взлететь, никаких сомнений не было.

Признание

Анисимов потемнел лицом.

— Так и сказал, на Медвежий?

— Да, дядя Илья, на Медвежий, — торопливо ответил Гриша.

— И больше ничего, дружок?

Гриша на мгновенье заколебался.

— Сказал, что там много еды и он принесет.

— И больше ничего? — настаивал Анисимов.

— Взял с меня слово, что я никому не скажу, — признался Гриша. — То есть никого не разбужу, а буду ждать, пока вы не проснетесь.

— Так. — Анисимов стал натягивать сапоги, отбросил их. — Возьму твои, Боря, мои не высохли. Сколько времени прошло, как думаешь, Гриша?

— Это я знаю точно, три часа и еще несколько минут.

— Откуда такая точность? — удивился Белухин. — Часов-то у тебя нет.

— А я больше не спал, лежал и считал, — с гордостью сказал Гриша. — Я был уверен, что меня об этом спросят.

— И зря лежал, — буркнул Кислов. — Сразу разбудить нужно было.

— Хорошо. — Анисимов обул сапоги, потопал ими, поставил на предохранитель и сунул и карман куртки пистолет. — То есть хорошего мало. Захар, Михаил Иваныч, Солдатов, Игорь — пойдете со мной.

— Нельзя вам, температура у вас сильно повышенная, — запротестовала Лиза. — И Слава со вчерашнего не отошел…

— Захар, прихватишь из тамбура колун, — выходя, напомнил Анисимов.

— Погоди, — слезая с полатей, заторопился Белухин, — может, и я.

Охнув, он замер, согнувшись, и махнул рукой.

* * *

За ночь погода ухудшилась. Ветер выл, свистел, резал лицо, в сумеречной мгле даже в трех метрах виден был лишь силуэт идущего в цепочке рядом, а следы заметало на глазах: сделаешь несколько шагов, обернешься — а твоих дальних следов уже нет, будто не ты здесь шагал, а бесплотный ангел.

Затемпературил, нашел место и время, упрекнул себя Анисимов. Дышать было трудно, лихорадка била его. Хорошо хоть догадался сухие сапоги обуть. Наверное, наглотался холодного воздуха, когда драпали с Димой от медведя, заметили его вдалеке, а ведь за какие-то две минуты догнал; если б своими глазами не видел, никогда бы не поверил — такие прыжки зверюга выдавал, куда там олимпийским чемпионам. И потом, когда с Белухиным пошли на скалу — сгоряча грудь нараспашку, а потный был, вот и схватило. Ладно, разойдусь как-нибудь…