Семейная картина

Первым в печати оценил пьесу Ап. Григорьев. Давая в обзорной статье о творчестве Островского перечень произведений, созданных до 1855 г., критик писал: «Самое первое из этих <…> произведений, — носило уже на себе яркую печать самобытности таланта, выражавшейся и 1) в новости быта, выводимого автором и до него еще не початого <…> и 2) в новости отношения автора к изображаемому им быту и выводимым лицам, и 3) в новости манеры изображения, и 4) в новости языка, — в его цветистости, особенности». Григорьев с сожалением отметил, что «„Сцены“[11], которые относительно оконченности отделки представляют едва ни не совершеннейшее произведение их автора, — прошли почти что незамеченные…». Этот же отзыв критик повторил в другой статье об Островском: «„Семейная картина“ самое первое, но одно из оконченнейших произведений Островского, прошла при появлении своем почти что незамеченною…».

В связи с повторной публикацией оценку пьесы от лица редакции «Современника» дал Н. А. Некрасов, выразив этим принципиальное отношение редакции журнала к драматургу. «Мы ее перепечатываем потому, — писал Н. А. Некрасов, — что она заслуживает внимания публики и как прекрасная пьеса и как первое произведение автора комедии „Свои люди — сочтемся“, — произведение, в котором находятся уже данные таланта, подарившего впоследствии русской литературе одну из ее немногих образцовых комедий. А между тем „Семейная картина“ по малочисленности читателей „Городского листка“ <…> была доныне очень мало известна».

Более обстоятельные отзывы о пьесе последовали по выходе в свет первого Собрания сочинений Островского (1859).

Критик журнала «Атеней» Н. П. Некрасов писал: «Первым произведением г. Островского была „Семейная картина“, написанная им в 1846 году. В ней автор довольно верно отметил некоторые черты купеческого быта в семейной жизни. Муж — полный хозяин в доме и господин над своею женой. Жена покоряется во всем мужу и за это имеет полное право ничего не делать в доме, рядиться и гулять потихоньку от мужа». Считая, что картина, изображенная Островским, верна действительности, критик, однако, нашел, что «в ней нет той художественности, которая бы возвышала ее над действительностью; не заметно того взгляда художника, который бы ярко освещал ее пошлую сторону».

Мнение критика «Атенея» оспорил анонимный автор статьи в «Отечественных записках», подписавшийся — Н. Н. Он дал в своей рецензии на Собрание сочинений Островского более справедливую оценку пьесы: «„Семейная картина“ — интересный, как нельзя более забавный <…> отрывок, почти безукоризненный в художественном отношении». Автор статьи отметил, что он не разделяет «слишком строгого взгляда одного из критиков, не находящего в пьесе никакого действия и не видящего различия между характерами выводимых автором лиц. Тридцатипятилетний молодчина купец Антип Антипыч Пузатов совсем не то, что шестидесятилетний приятель его Парамон Ферапонтыч Ширялов». Рецензент писал: «Антип Антипыч гораздо добрее и современнее Ширялова; умны они оба по-своему; но к тому самому делу, которое перешло в плоть и кровь Ширялова, о котором он говорит серьезно и с глубоким убеждением <…> Пузатов относится, напротив, с легкой иронией и как бы с сознанием не совершенной правоты этого дела». Более тонкое, но все-таки существенное различие существует, по мнению рецензента, и между двумя женскими лицами пьесы: «Марья Антиповна еще не сделалась Матреной Савишной, она, правда, на дороге к тому, но превращение еще не совершилось; в сестре Пузатова есть еще и женственность, и девическая стыдливость, которых нет и следа в Матрене Савишне…» «„Семейная картина“, — заключал критик, — воспроизводит общий тип известного быта с поразительной верностью и в форме чрезвычайно комической, почему и имеет все права быть отнесенною к числу произведений чисто художественных…».

Наиболее обстоятельному разбору пьеса подверглась в знаменитой статье Н. А. Добролюбова «Темное царство». «…Островский вводит нас в самую глубину этого семейства, — писал Добролюбов, — заставляет присутствовать при самых интимных сценах, и мы не только понимаем, мы скорбно чувствуем сердцем, — что тут не может быть иных отношений, как основанных на обмане и хитрости с одной стороны, при диком и бессовестном деспотизме с другой <…>

Обман и притворство полноправно господствуют в этом доме и представляют нам как будто какую-то особенную религию, которую можно назвать религиею лицемерства <…> Обман тут — явление нормальное, необходимое, как убийство на войне.