Семейная хроника

В ее доме зимой 1902–1903 годов (когда я была еще в обличии Золушки) произошло мое первое соприкосновение с московским обществом. Впоследствии я стала часто бывать у Мартыновых, особенно с тех пор, как Марина и Вера поступили в Арсеньевскую гимназию, одним классом старше моего. Как я уже говорила, Софья Михайловна (как ее называли в Москве – Сафо Мартынова) принадлежала к типу femme savante и носила английские костюмы, гладкие прически и туфли без каблуков, много курила, прекрасно ездила верхом и культивировала тон простоты. В ее кабинете лежала зеленая суконная скатерть, испещренная автографами людей, посещавших ее салон. (Эти автографы были зафиксированы вышивкой шелком и принадлежали людям чем-то знаменитым; других Софья Михайловна к своей скатерти не допустила бы.) Эти знаменитые люди окружали С.М. по причине ее всеми признанного ума и вопреки ее некрасивому лицу монгольского типа; отношения с некоторыми из них как будто выходили за пределы «чистой дружбы». Я не совершу большой нескромности, если скажу, что ее любимая дочь Вера была дочерью Сухотина. Об этом знала вся Москва, за исключением, может быть, самой Веры, да и то это неведение продолжалось до поры до времени.

Сыновья Сухотина от его первого брака с дочерью барона Боде (второй раз он был женат на Татьяне Львовне Толстой), часто бывали у Мартыновых, и в Москве и в Знаменском, особенно Сергей. Вера рассказывала, что их новая англичанка, слыша, как во всех концах дома раздается имя «Сережа», вообразила, что он англичанин. На вопрос, почему она так думает, она ответила: «But you call him Sir Roger!»

Вера Мартынова училась очень хорошо, но все же находила, что мальчики лучше, чем уроки. Она так пропела мне уши Сережей Сухотиным, что он оказался упомянут в моих стихах. Дело было так: я добросовестно трудилась над сочинением о финансах древних Афин, когда мне принесли записку от Веры, в которой она просила прислать ей какую-то книгу и попутно сообщала, что Сережа Сухотин куда-то уезжает и пришел проститься. Я отправила требуемую книгу и вложила в нее следующее послание:

Я отрываюсь на мгновенье
От демократии Афин;
Хочу поведать сожаленье,
Что уезжает Сухотин

.Сережу я почти не знаю,
Его видала только раз,
Но за тебя, мой друг, страдаю,
Нам всем тяжел разлуки час!

Моя записка попала в руки Сухотина, и через час я получила клочок бумаги, на котором было написано: «Браво, браво! 5+! Сергей Сухотин». (О том, как и каким я увидела этого своего корреспондента пятнадцать лет спустя, речь будет впереди.)

Узнав или догадавшись, насколько ее виды на Сухотина были mal plac'es[27], Вера направила свои помыслы по другому, но столь же неудачному руслу. Она не на шутку увлеклась артистом Владимиром Васильевичем Максимовым, который, спускаясь иногда с театральных подмостков, появлялся на московских балах, оставляя неизгладимый след в сердцах девиц моего поколения. Увлечение Максимовым было какой-то эпидемией, видом «детской болезни», которой переболели все мои сверстницы в период 1908–1912 годов. Болезнь «максимизма» протекала бурно, но не таила в себе ничего опасного. Владимир Васильевич был ко всем нам мило-равнодушен. Только по отношению к Вере он вышел из этого состояния равнодушия в мало благоприятную для нее сторону.

Зимой 1908 года Софья Михайловна внезапно заболела приступом острого аппендицита. Операция была неудачной, и Софья Михайловна умерла 23 декабря 1908 года. Смерть эта поразила всех, но положение Веры было особенно трагично: в семье ее не любили, а теперь она уже не могла опираться на предпочтение перед другими детьми, оказываемое ей матерью, предпочтение, которым она не совсем благородно пользовалась. Находясь в смятении чувств, Вера сделала опрометчивый шаг: она написала Максимову, которого видела три или четыре раза в жизни, отчаянное письмо со словами вроде: «Вообрази, я здесь одна, никто меня не понимает!» Письмо это встретило холодный прием. Ответа не последовало, но, приехав на Пречистенский бульвар, он с возмущением говорил о Вере, способной писать любовные письма у гроба матери. (Сам он был примерным сыном.) К Максимову я еще вернусь, а теперь расскажу о человеке, очень милом моему сердцу – о Марине Шереметевой.