Семейная хроника Уопшотов

В это июльское утро у нее в столовой горит камин, и она греет перед ним руки, чтобы выгнать холод старости из своих костей. Мэгги, ее кухарка, приносит и ставит на стол закрытое блюдо, и Гонора, ожидавшая бараньи отбивные, разочарована при виде окуня. От этого она приходит в сильное раздражение, ибо подвержена тяжелым приступам раздражения, ночным потам и другим формам расстройства нервов. Ей незачем признаваться в этих немощах, так как, почувствовав себя нехорошо, она всегда может швырнуть блюдо в свою кухарку. На этот раз Гонора ударяет металлической крышкой по доске для хлеба и, когда Мэгги входит в комнату, восклицает:

— Окунь! С чего тебе взбрело в голову, что я хочу на завтрак окуня? Окунь! Убери его. Убери его и зажарь мне яичницу с ветчиной, если тебе не слишком трудно.

Мэгги уносит рыбу и вздыхает, по без особой досады. Она привыкла к такому обращению. Люди часто задают себе вопрос, почему Мэгги не уходит от Гоноры. Мэгги не зависит от Гоноры — она завтра же нашла бы лучшую работу — и не любит ее. Достоинство, которое она, по-видимому, признает в своей старой хозяйке, — это какая-то голая человеческая сила, и это не имеет ничего общего ни с зависимостью, ни с любовью.

Мэгги жарит яичницу с ветчиной и подает ее на стол. Она рассказывает, что у Западной фермы произошла катастрофа. Мужчина погиб, а молодую женщину приютили в доме.

— Бедняга, — сказала Гонора о мертвом, но больше ничего не прибавила.

Мэгги слышит шаги почтальона по аллее, сквозь обитую медью щель в двери падают письма и рассыпаются по полу. Мэгги поднимает почту — писем около дюжины — и кладет на стол рядом с тарелкой Гоноры. Гонора едва удостаивает взглядом свою почту. Возможно, там письма от ее старых друзей, чеки Эплтонского банка, счета, просьбы и приглашения. Никто об этом ничего не узнает: Гонора взглядывает на стопку конвертов, хватает ее и бросает в огонь. Мы, конечно, удивлены — почему она сжигает свою корреспонденцию, не читая? — но, когда она возвращается от камина к своему стулу, ее лицо как бы светится настолько явным торжеством, что, пожалуй, это может служить достаточным объяснением. Восхищаясь тем, что с легкостью может быть понято, мы охотно готовы составить себе образ некой ласковой старушки, доброй по отношению к своей служанке и вскрывающей письма серебряным ножом, но насколько больше поэзии видит Гонора в том, чтобы отбрасывать притязания жизни в тот момент, когда они предъявляются. Проглотив завтрак, она встает и, не поворачивая головы, кричит Мэгги:

— Если кто-нибудь спросит меня, я в саду!

Марк, ее садовник, уже за работой. Он приходит в семь.

— Доброе утро, Марк, — весело здоровается Гонора, но Марк глухонемой. До Марка у Гоноры перебывали все здешние садовники. Последний перед Марком был итальянец, который плохо себя вел. Он бросил на землю грабли и крикнул: «Она нехорошо работать у вас, мисса Гонора! Она нехорошо. Сади это, вырывай то, каждые пять минута передумывать, она нехорошо». С этими словами он ушел из сада, оставив Гонору в слезах. Мэгги выбежала из кухни и обняла старую хозяйку, утешая: «Не обращайте на него внимания, не обращайте на него внимания, мисс Уопшот. Все знают, какая вы замечательная. Все знают, какая вы замечательная женщина». Марк, будучи глухим, защищен от ее вмешательства, и когда она говорит ему, чтобы он пересадил все розовые кусты, толку от этого не больше, чем если бы она обращалась к стенке.

Гоноре трудно опускаться на колени, но она опускается и работает в своем саду часов до десяти. Потом она входит в дом, не торопясь моет руки, надевает шляпу, перчатки, берет сумку и направляется через сад к перекрестку, где садится в автобус, идущий в Травертин. Был ли этот поистине тайный отъезд заранее обдуман или нет, никто так никогда и не узнает. Если Гонора приглашает людей к чаю и ее нет дома, когда те, нарядившись в лучшее платье, приходят, это не означает, что она сознательно хотела сделать так, чтобы они почувствовали себя неловко, но такой поступок был вполне в ее духе. Во всяком случае, через несколько минут после того, как она выходит из сада, инспектор Эплтонского банка звонит у ее парадных дверей. За все годы, в течение которых Гонора жила на доход с капитала Лоренцо, она не подписала ни одного документа, одобряющего действия банка. И вот инспектору было сказано, чтобы он не возвращался из Сент-Ботолфса, пока не получит ее подписи. Некоторое время он звонит у дверей. Наконец Мэгги распахивает окно и сообщает ему, что мисс Уопшот в саду. Говорить с Марком, разумеется, бесполезно, и когда инспектор снова звонит у дверей, Мэгги кричит ему:

— Если в саду ее нет, то где она, я не знаю — может быть, на ферме, где живут остальные Уопшоты. Это в той стороне, на дороге номер сорок. Большой дом у реки.

Инспектор отправляется на дорогу номер сорок как раз в то мгновение, когда Гонора садится в автобус, идущий в Травертин.