Семейная кухня

– Да здоровье, на х…, б…, – выругалась тетя Алла.

Тетя Алла приехала лечиться. Мы не виделись всего два года. Или целых два года.

Сначала в тюрьму сел ее муж, а потом и сын Гришка. После этого тетя Алла заболела. Начала толстеть и лысеть, посыпались зубы. Еще там, на Севере, ей сделали операцию «по женской части», после которой она чуть не умерла – сначала еле откачали после наркоза, потом еле остановили кровотечение.

Посоветовали сделать еще одну операцию. В Москве.

– Все равно без толку, – говорила тетя Алла маме на кухне. – Я же знаю, что без толку.

– Ничего ты не знаешь, – отвечала мама.

– Знаю, Ольгуша, знаю. Умру я у тебя.

– Только попробуй. Еще ребенка мне напугаешь, – натужно смеялась мама.

– Да нет, хорошо. Мне хорошо с тобой. Никого больше нет. А ты вот родная оказалась.

– Никакая я тебе не родная. Пойдешь в больницу, там и умирай на здоровье, – рявкала мама и подливала тете Алле чай. Ее любимый, индийский.

– Не жалко тебе продукты на меня переводить?

– Прекрати по-хорошему, – требовала мама. – Конечно, жалко. Ешь давай. Хочешь бутербродик сделаю?

– Машке сделай.

Мама отмахивалась и делала тете Алле бутербродик с черной икрой.

– Давай кусочек, вкусно же… – требовала мама.

– Дура ты. У тебя ребенок, – говорила тетя Алла, слизывая икру. – Как ты ее достала-то?

– Оно тебе надо знать? Как достала, так и достала, – отвечала мама.

– Ольгунь, а помнишь, как мы в лес ходили? Как за яйцами стояли?

– Нашла, что вспомнить…

– Я там тебя встретила. Значит, судьба. А не приехала бы ты на Север, я бы у тебя сейчас не сидела.

– Вот и хорошо бы всем было.

Тетя Алла тихонько смеялась.

Она ходила медленно и редко. Сидела на кухне и пыталась готовить – раскладывала на столе продукты и резала какие-то немыслимые салаты, которые сама и ела.

– Тебе ж нельзя, – сказала мама, когда увидела, как тетя Алла ест припасенный на праздник сервелат. Отрезает большим куском и жует.

– Мне ничего нельзя, – кивнула тетя Алла.

– Давай я тебе кашку сварю, – предложила мама.

– Давай мы с тобой сядем, выпьем и покурим, – грустно сказала тетя Алла.

Мама тогда каким-то чудом доставала конфеты с ликером, вино, рыбу. Она стояла у плиты и готовила для тети Аллы и сначала кормила ее, а потом меня. Я тогда вообще перестала что-либо понимать и предпочитала сидеть в своей комнате, которая уже не была моей – тетя Алла спала на полу. Она храпела, ворочалась, стонала, и от нее плохо пахло.

– Когда она уедет? – спрашивала я маму.

– Когда надо, тогда и уедет, – отвечала она.

– Почему она у нас живет? Пусть в больнице лежит, – требовала я.

– Ты немедленно замолчишь и пойдешь уберешь в комнате. Помоешь полы и проветришь. Понятно?

– Непонятно. Почему я должна убирать? Пусть она и убирает!

Мама шваркнула меня половой тряпкой по лицу и ушла на кухню – варить тете Алле бульон. А я сидела и горько оплакивала несправедливость жизни.

Мама убегала на работу рано – электричка отходила в шесть утра, – а тетя Алла готовила мне завтрак и отправляла в школу. Завтраки она готовила фантастические. Гренки. Я до сих пор помню ее гренки, поджаренные в духовке – тетя Алла могла готовить только сидя, и до духовки ей было проще дотянуться, – невероятно вкусные. На хлеб она выкладывала кусочек помидора, кусочек сыра или ломтик колбаски. Даже кашу она варила не как все – тоже томила ее в духовке. И омлет она умела делать не как мама, а толстый, пористый, запеченный с обеих сторон. Это были лучшие завтраки на свете. Иногда она пекла булочки из остатков кефира, муки и последнего яйца. А себе она варила кофе. Мама тогда купила целый пакет зеленых зерен, которые нужно было жарить, молоть и только потом варить. Тетя Алла каждое утро обжаривала горсточку, перемалывала в старой ручной кофемолке, которую маме подарила Варжетхан на шестнадцатилетие, и варила в старой же, подаренной Варжетхан маме на восемнадцатилетие, турке.

Она отливала мне в чашку два глоточка кофе, доливала молока. Я чувствовала себя очень взрослой.

В тот день она напекла булочек, но не успела сварить кофе. Когда я пришла на кухню, тетя Алла сидела за столом, смотрела в одну точку и молола кофе.

– Теть Ал, вы чё? – спросила я.

– Не чё, а что, – ответила тетя Алла. – Как ты выражаешься? У тебя мать грамотная.

Я плюхнулась за стол и схватила булку. Тетя Алла передвинулась на своей табуретке к плите и поставила турку. Кофе убежал.

– Теть Ал, вам плохо?

Только тогда я заметила, что тетя Алла была даже не белого, а серого цвета. И вдруг она медленно начала сползать с табуретки, пока не рухнула на пол. Тяжело, с тупым звуком.

– Теть Ал, теть Ал! – закричала я.

Я хотела ее поднять, но даже сдвинуть с места не могла. Начала звонить маме на работу, но там не отвечал телефон – мама еще не доехала до службы. Тогда я позвонила Славику.

– Чего? – ответил он.

– Быстро приходи, – сказала я и бросила трубку.

Славик пришел через минуту. Он же вызвал «Скорую».

– Вкусно пахнет, – сказал он, когда мы сидели на полу рядом с тетей Аллой и ждали врачей.

– Дурак! – Я заплакала.

Славик потянулся за булкой и молча начал жевать.

– Ты можешь хоть сейчас не есть? – заорала я.