Семейная педагогика. Воспитание ребенка в любви, свободе и творчестве

Из сочинений Фриша я выбрал сто вопросов и разбил их на десять рубрик: о бедности, богатстве, смерти, надежде, дружбе, любви, юморе, реформах, о Боге, о смерти. Каждый ученик мог «вытащить билет» из любой рубрики. Каково же было мое удивление, когда выбор пал исключительно на проблемы смерти, Бога и надежды. И вот тут-то и пришло озарение: полился новый нравственный свет, появились в ребячьих ответах не просто глубина и раздумья – родилось откровение, которое всколыхнуло педагогов, увидевших своих детей такими, какими они их не знали; об этом они будут потом долго размышлять. Что всколыхнуло ребят? Игровой момент или содержание вопросов (Толстой был против насилия и контрнасилия, а вы? Объясняете ли вы богатство или бедность Божьей волей? Может ли ненависть породить надежду? Когда вы останавливаетесь на улице, чтобы подать нищему, почему вы делаете это так торопливо? Что вас раздражает в похоронах? Почему умирающие не плачут? Вы не боитесь смерти потому, что вы материалист, или потому, что вы не материалист?). Общая атмосфера доброй дискуссии или вспышка света в тайниках души – это загадка!

7. Самое трудное в педагогике Любви и Свободы – научиться любить врагов своих

– Вас несправедливо обидели, и вы легко могли бы отомстить за обиду. Как бы вы поступили? – такой вопрос я задавал детям, поясняя, что эту нравственную задачу сформулировал знаменитый толкователь Библии Уильям Бартли. Разумеется, истинный христианин, придерживаясь Завета – любовь долго терпит, – не стал бы мстить врагам своим.

Я сказал детям, что, как правило, хочу, чтобы мои враги по крайней мере испытали ту боль, какую они причинили мне. Понимаю, что это нехорошо с моей стороны, но изменить мое нутро мне трудно…

Детям нравятся и понятны мои рассуждения, и они, будучи максималистами, готовы утверждать, что они никогда не мстили бы врагам своим.

Один известный журналист, побывавший на моих занятиях, сказал:

– А насколько прочны эти убеждения детей? Да и являются ли они убеждениями?

Возможно, и не являются. Возможно, желаемое выдается за действительное. Ну и что? Если в обществе начинает вращаться новая, ранее неизвестная система идей, то рано или поздно появится то необходимое меньшинство, которое, став Солью Земли, осветит эти новые и вместе с тем старые как мир идеи, и на их Свет слетятся и творческие личности, и бессильные, и равнодушные.

Сегодня новая педагогика, педагогика Любви и Света, – лишь крохотный росток. Но я уверен, не пройдет и полувека, как она захватит не только школы, не только отдельные страны, но и все человечество!

Сегодня новая педагогика, педагогика Любви и Света, – лишь крохотный росток. Но я уверен, не пройдет и полувека, как она захватит не только школы, не только отдельные страны, но и все человечество!

8. Научить детей любить самих себя, свои потенциальные возможности – значит сделать первый шаг на пути истинного воспитания

Нравственное сознание наших молодых людей характеризуется и такими типичными ответами. На вопрос: «Любишь ли ты себя?» – из ста опрошенных девяноста два ответили отрицательно. На вопрос: «Способен ли ты полюбить того, кто ненавидит тебя?» – все ответили: «Нет». Большинство, как учащихся, так и учителей, ставят знак равенства между эгоизмом и любовью к себе.

Между тем никакого воспитания не получится, если не воспитывать у человека любви к своим потенциальным возможностям, к своему дарованию (а оно у каждого есть!), к самому себе! Можно сослаться и на авторитеты. Толстой: «Истинная любовь только та, когда в человеке любишь того же Бога, какой в тебе». Свое программное стихотворение «Люблю я себя, как Бога» замечательная русская поэтесса Зинаида Гиппиус объясняла так: «Истинная священная свобода начинается с любви к себе – через усилие воскресить в себе божественный образ».

На своих уроках я говорил детям: «Бог в нас, следовательно, любя Бога, мы любим самих себя». Альтернативой такой установки является сатанинская позиция, утверждающая ненависть и к себе, и к другим. Если и были успехи в моих многолетних педагогических экспериментах, то они всегда зависели от того, насколько я мог убедить и детей и взрослых в том, что они необыкновенно, уникально талантливы. Иногда возникало их тайное сопротивление, а чаще всего вспыхивали в глазах дерзкие искры радостного озарения. Этот свет точно приподымал личность в ее собственном представлении, человек будто бы прорывал свою устаревшую оболочку, – появлялось то, что Бердяев называл трансцендентным началом.