Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты

— Да я ведь не об этом сейчас говорю, — поморщилась Ольга. — Ментальность просто у вас у всех здесь уже совсем другая. Представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, как писал поэт. Что позволительно, а что нет — иные. Не такие, как у нас всех, как говорят, «совковые». Вот я о чем. А ты что подумала? Понимаешь, я хорошо помню, например, когда в прошлом году мы с Олегом у вас гостили, и он в вашем садике пепельницу с окурками оставил, что тогда было! У Катюши же тогда чуть ли не истерика сразу началась. Это мне напомнило тех немецких детей, которые, увидев окурок на вылизанной пешеходной дорожке, кладут его в целлофановый пакет и относят в урну. Да и не просто туда бросают, а в специальное место исключительно для затушенных сигарет кладут. А чего стоят те же рассуждения Иринки об угрызениях совести, связанные с тем, что вы на «Мерседесе» ездите, а кто-то в это время недоедает? А ваши рассуждения о том, почему в России сейчас столько беспризорных детей, которых почему-то в основном усыновляют иностранцы, а не россияне? Причем в массовых масштабах. Или реакция Станислава на мои рассказы о том, как выживают наши профессора да академики? А его неподдельные переживания, касающиеся бешеной и не всегда чистоплотной борьбы за гранты, написания диссертаций «за чужого дядю», как у нас говорят. Я уж не говорю о подработках тех же педагогов, даже с нашей кафедры, где только возможно, включая и частный извоз, и работу охранниками, в том числе арбузов в летнее и осеннее время. О тех же взятках, которые сплошь и рядом берут преподаватели за экзамены и зачеты. О вступительных и говорить не приходится… Как он на все это смотрит? Совсем не так, как у нас, где все к этому давно привыкли и даже смирились с таким положением вещей. Некоторые, скажу тебе, даже считают, что так и должно быть в рыночных условиях, к которым мы перешли. Да что педагоги… А вот еще случай, запомнившийся мне с прошлого года. Мы пошли тогда с Олегом в бутик, что ближе к Партенкирхену находится, ты знаешь, чтобы поменять юбку на меньший размер. В этом модном магазинчике мы застали рыдающую продавщицу, дородную, приветливую, улыбчивую, модную женщину лет так семидесяти, но отлично всегда выглядящую, с лицом явно интеллигентным, породистым даже, на котором написан достаток. Красивая, видно, была в свое время женщина. На мой вопрос о причине рыданий она сообщила, что слышала утром по телевидению сообщение, что в далекой Австралии разбился самолет с туристами. И она горько переживает трагедию. Жаль ей от всего сердца семьи этих людей, среди которых двое были из Германии. Вот ведь какая реакция. Нормальная человеческая реакция. Олег даже, помнится, не выдержал, вышел на улицу и тут же закурил. А потом он мне сказал: «Знаешь, дорогая, эта женщина не сумасшедшая. Это мы сумасшедшими стали за долгие годы перестроек и реформ. Ей бы, этой благородной немке, хоть раз послушать сводки из Чечни или посмотреть телепрограмму „Чрезвычайное происшествие“, она бы, думаю, по-другому стала все воспринимать. Примерно как все мы. Только мы еще хуже, если такое бывает. Потому что таких передач за последние пятнадцать лет насмотрелись по горло. А уж фактов таких каждый знает огромное количество. А она, живя в своей, по нашим меркам, беззаботной Германии, на все реагирует как настоящий гражданин мира». Вот так, думаю, и Станислав, и ты, и девочки, да и практически все окружающие здесь вас люди переживают человеческую боль как свою собственную. А у Станислава, кстати, даже при любом упоминании об Иннокентии тут же просто изжога начинается… Так ведь? Скажу тебе откровенно, я ведь тоже никаких положительных эмоций при этом не испытываю. Но эмоции у меня, в отличие от него, несколько иные. Брат же мой, по-моему, искренне считает, что Иннокентий — средоточие всех зол современной России — высокопоставленный коррупционер, настоящий прохиндей, каких земля русская не видела, — Ольга с иронией продолжала свой длинный, выстраданный за долгие годы монолог, — планомерно и обдуманно разворовывающий страну, подрывающий ее экономику. Да это бог бы с ним. Это не самое главное. В сухом остатке, конечно, все это вовсе не далеко от истины, поверь. Весь ужас в том, что зятек мой никакое не исключение из правил, как думает Станислав, а довольно-таки рядовое по нашим меркам явление, тем более для практически всех слуг народа. А у вас на многие очевидные для всех нас вещи реакция в общем-то, милочка, не всегда адекватная.