Семейная реликвия. Ключ от бронированной комнаты

— Знаешь, дорогая моя, в нашей жизни и не такое бывает. Я немало подобных примеров знаю за последнее время. А вот что касается знакомств твоей невестки, то, на мой взгляд, многие из них всегда были более чем сомнительными. Впрочем, как и у твоего любимого братца. Вот где нужно искать корень зла.

— Пойми, в конце концов, знакомства знакомствами, я не спорю. Но кто же мог ее отравить на презентации водки, да еще в доме у Галки и Иннокентия в Жуковке, где одной только охраны больше, чем звезд на небе или рыбы в прудах. Сам же знаешь, сколько у них мордоворотов этих со стрижеными затылками, особенно на торжественных мероприятиях…

— Ладно, моя дорогая, пойду-ка я спать. Не поверишь, у меня глаза слипаются. Вечером поговорим, а завтра, думаю, основательно с тобой все обсудим. Подумаем, взвесим, решим и будем действовать. — С этими словами, тяжело встав из-за стола, Олег заспешил в спальню. Теперь он действительно понял всю глубину своей усталости и от поездки, и от всего остального.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ «Далеко, далеко журавли улетели…»

В Киев они прилетели три дня назад. Добрались хорошо, комфортно. Бизнес-классом того же «АэроСвита», которым собирались вернуться назад. В самолете Олег с большим удовольствием выпил пару фужеров джина с тоником, лимоном и льдом. Заодно и перекусил, так как вышел из дома довольно рано и не хотел тревожить Ольгу по поводу завтрака. Встал он даже раньше, чем было нужно, часов в пять утра, как часто бывало в последние годы. Нельзя сказать, что он не любил поспать, особенно в субботний или воскресный день. Но многолетняя привычка, привитая им самому себе, за немалый период работы в центральных партийных органах приучила его к суровой самодисциплине. Если нужно — значит нужно, и все тут. Поэтому когда требовалось написать что-либо серьезное или, что называется, для души, он всегда, на удивление даже самому себе, вскакивал с постели почему-то именно в это время.

И четверг, когда они вчетвером — с депутатом Думы, председателем комитета Совета Федерации и руководителем телеканала — вылетали рейсом из Шереметьево, был именно таким днем. Хотя машину он ждал только в восемь тридцать, а самолет отправлялся в одиннадцать, Олег все же решил встать пораньше. Во-первых, мучили разные мысли в связи с предстоящим визитом. Во-вторых, хотя писать или дописывать давно начатую главу остросюжетного романа, героиней которого как раз и была Тимошенко, было в этот раз не нужно, но очень хотелось на всякий случай перед разговором с ней хотя бы просмотреть то, что уже было сделано. Этот роман, по их совместному с приятелем Андреем Анисимовым замыслу, давал возможность проследить историю «панночки» с длинной косой и горящими живыми глазами. С момента и после ухода с премьерского поста она оставалась негаснущей звездой на украинском политическом небосклоне. Такой пример, считал он, вполне мог увлечь многих совсем не бесталанных женщин в России и на Украине, поднявшихся было в первые годы горбачевской перестройки, а потом сложивших крылья из-за засилья мужиков-правителей. И это тогда, когда их энергия, ум, красота, умение вести хозяйство, складывать и собирать, а не рушить, отнимать и делить, были нужны больше всего. Одновременно хотелось хотя бы ответить на вопрос о том, почему только на Украине оказался возможен феномен Юли? И почему, к слову, в России он не случился и даже не предвиделся?

Может быть, встреча в Киеве поможет дать ответ на эти вопросы.

А готовиться к таким ответственным моментам, которые могли больше не представиться никогда в жизни, Олег по старой привычке мог только в полной тишине, когда даже жена не отвлекала его мысли от главного своими бесконечными вопросами или рассказами о жизни института, кафедры, подруг. При этом, используя такой утренний шанс, он обычно не сразу бросался к компьютеру. А вначале пил кофе с бутербродами или с хлебцами, намазанными любимым им плавленым сыром «Виола». Потом курил, выйдя в длинный коридор подъезда. Опять пил кофе. И вновь курил. И так несколько раз кряду, пока не преодолевал в своей голове сопротивление материала. То есть пока не рождалась первая фраза, с которой он начинал повествование, заголовок, замысел очередной статьи или главы в книге. Этому священнодействию он придавал огромное значение, считая, что в противном случае нужно было быть холодным ремесленником, а не творческим человеком.