Семейная сага

Я про весь этот заговор и не знал, а Мария, оказывается, была в курсе дел: она даже снабдила ребят из моей лаборатории моими детскими и юношескими фотографиями. Увеличенные вдвое-втрое фотографии заполнили огромный склеенный лист размером, наверное в пять ватманских листов! Были там и старые, еще дореволюционные фотографии моих родителей, и моя фотография времен учебы в академии в Ленинграде. Тут уж все потешались: "Михаил Платонович, а у вас оказывается раньше волосы на голове росли!" Потом были фотографии из Монголии, с Халхин-Гола, фотографии в бытность мою преподавателем в Военно-воздушной академии и в Рижском авиационном училище. Могу сознаться, что мне и самому было интересно попутешествовать во времени.

Потом сели за стол и начались тосты за меня, с пожеланиями здоровья и долгих лет жизни. Я был готов к алаверды, заготовив заранее юмористическое стихотворение:

Кругооборот козлов в природе

С возрастом козлам приходят мысли о бренности бытия…

А. Шопэнгауер

(перевод И.С. Козловского)

Маленький козлик скачет по травке. Старый козел почивает в канавке. Над ним, растопырив от злости глаза, Стоит, негодуя, коза-дереза.

Очень уж зла

На мужа-козла:

В доме все пусто,

Ни листочка капусты,

Хлеба ни крошки!

А у козлят уже режутся рожки…

А юный козлик Прыгает возле, Собирает розочки

Для молоденькой козочки.

А козочка аж млеет

И все бле-е-ет, бле-е-ет, бле-е-ет…

Ну, не коза,

А коза-егоза!

. . . Старый козлище Давно на кладбище. С ним и коза,

Что была дереза. Бурно пожили — Мирно почили… Мир да совет — Тот еще свет!

Бывший юнец пообрюзг, поустал.

Любит подрыхнуть в тенистых кустах.

А где же коза, Что была егоза? Оттянуто вымя Дитями малыми. Усталость в глазах

Да колтун в волосах…

Маленький козлик стал уж большой. Козочек любит козлиной душой. Ясно, что с этакими рогами

Козлику тесно в плену моногамии!

. . . .

И новый козленок скачет по травам! Им, молодым, не жалеть по потравам. Рад он цветочку, листочку и травке…

Но ждет его место в знакомой канавке…

Все посмеялись, и только один из сотрудников заметил: "А все это, конечно, грустно…" Я вообще-то был согласен с ним, но пришлось отшутиться, что каждому свое: одному по травке скакать, а второму уже в тенечке дрыхнуть, это совершенно естественно.

ВРЕМЕНА ГОДА: Старость

Всему приходит свой черед. Все, что зацветает, должно отцвести. Отцветший цветок дает плод. Плод созревает и падает на землю, чтобы потом дать начало новой жизни. И вот все засыпает, засыпает надолго, до пробуждения, до начала новой жизни…

Всякая весна приводит, в конце концов к зиме, которая хоронит под своим белым саваном все то, что буйствовало цветением по весне, что потом звенело мириадами кузнечиков и цикад летом, что прельщало глаз своими пышными нарядами осенью… И так год за годом, жизнь за жизнью: старое уходит, давая место под солнцем новому, молодому, жадному до жизни.

Но и в зимнем успокоении есть своя задумчивая прелесть. Белый пух девственно чистых

снежинок после ночного снегопада покрывает все вокруг — крыши домов, голые ветви деревьев, вчера еще блестевшую зеркальным льдом реку. Солнце светит своим холодным зимним светом через толщу низких зимних облаков. Да, нет вокруг ярких красок, все почти монохромно, как на картинах Питера Брейгеля Старшего: изломанные, как в страданиях, черные руки деревьев, воздетые в белесое небо, да белая бесконечность земного заснеженного пространства…

И музыка Вивальди светло и беззвучно

струится в отдыхающем мозгу. Будто растекается она по окружающим полям и лесам, и поет она о том, что и зима — продолжение жизни, что нескончаемо бытие под небесами…

А бывает, что вдруг задует нудный и сильный ветрило и примется сыпать тебе в лицо колючую порошу, от которой индевеют брови и ресницы, а щеки покалывает будто маленькими электрическими искрочками. Но и эта благодать Божья не обходится без подарков: иногда и солнышко пробивается, небо голубеет, становится светлее и веселее на душе. И если застыть на месте, вставши где-нибудь на защищенном от ветерка месте, то начинает постепенно пригревать. Вроде зима тебе показывает, что и она не только стужей ледяной богата, но и тепло у нее свое есть, только найти его, может, не все могут, да и тем, кто его находит, оно не всегда всем дается.

Но проходит, проходит зима… И жизнь

проходит… Да, поди уж, почти прошла… Но на душе нет горечи или страха. Жизнь прожита интересная, полнокровная, в добре и любви. И не страшна смерть… К тому же сейчас-то все еще жизнь! Да разве и можно не жить, будучи живым? Если ты никогда не нес радости другим, не любил их, не дарил им свое тепло — был ли ты жив? И разве бессмертие наше не в той памяти, которая остается у наших близких о нас? Разве не в той нашей фантомной любви наше бессмертие, в любви, которая продолжает согревать наших близких даже

после того, как огонь любви физически загаснет с ушедшим человеком?

А там растут дети, внуки… Может, до

правнуков и не дотянуть, но знаю, будет еще много вёсен, будет много радости. Пусть не у меня, но