Семейная тайна

Ведь далеко не у каждого советского ребенка отец был главврачом, а затем – и директором крупного санатория, расположенного в Серебряном Бору. Не каждый советский ребенок жил вместе с родителями в том же Серебряном Бору, в большом светлом деревянном доме, выстроенном когда-то еще дедом, возглавлявшим санаторий до самой пенсии – только тогда он уступил место своему ставленнику и зятю в одном – лице.

Не каждого ребенка привозила и увозила из школы белая «Волга».

А что касается всего остального…

Что ж, Александра могла признаться, в детстве она немного завидовала школьной подруге Динке Романовой, отец которой вечерами бывал дома и увлеченно строил вместе с ними железную дорогу из щепочек и мотка проволоки. Представить себе ее собственного отца находящимся дома раньше девяти вечера, а уж тем более – лежащим животом на ковре и, сосредоточенно нахмурившись, прилаживавшим друг к другу детали хлипкой конструкции было практически невероятно!

Впрочем, игрушечная железная дорога у нее была – настоящая, немецкая, с миниатюрными рельсами, вагончиками, станциями и мостами.

Только вот играть в нее было решительно не с кем…

Нет, изредка отец, кажется, вспоминал, что жизнь его не ограничивается санаторием, и пытался уделять внимание семье.

Но оканчивалось это каждый раз провалом.

Резкий, жесткий, несдержанный, откровенный до обидного, отец, кажется, просто не умел расслабляться и позволять себе развлечения. Поход в парк аттракционов каждый раз заканчивался тем, что он начинал маяться от безделья, раздражаться, отчитывать Сашу за легкомыслие и желание крутиться на каруселях, в то время как дома осталось еще невыученное домашнее задание. И Саша и в самом деле начинала чувствовать себя никчемной бездельницей…

Мать всякий раз, когда норов отца прорывался наружу, начинала поджимать губы, подносить к краешкам глаз аккуратный отглаженный платочек и говорить глубоким, подрагивающим от сдерживаемых слез грудным голосом:

– Ах, Саша, зачем ты только уговорила отца пойти с нами в парк… Он так занят, так устает на работе. Ты же знаешь, как его это раздражает! А достается всегда мне…

И к осознанию собственной никчемности подключалось еще и чувство вины перед матерью.

В конце концов Саша окончательно поняла, что гораздо лучше, когда родители попросту тебя не замечают, погрузившись в собственные дела, чем когда они честно пытаются проявлять внимание и разделять твои интересы.

Впрочем, с другой стороны, отец всегда гордился ее успехами и, расписываясь в дневнике за неизменно отличное окончание учебного года, смотрел тепло и с гордостью и быстро целовал дочь в макушку.

А когда она в семнадцать лет вдруг проявила характер и категорически заявила отцу, что поступать будет не в медицинский, а в МГУ, на юридический, отец, разумеется, рвал и метал, гремел проклятьями на весь дом, стучал кулаком по столу, но в темных глазах его Саша видела невольное восхищение ее внезапно проснувшейся целеустремленностью и непреклонностью.

Мать после этого неделю еще пила остро вонявшие на весь дом сердечные капли и влажно вздыхала:

– Эта мерзавка своим упрямством едва не довела отца до сердечного приступа!..

Потом были студенческие годы.

Учеба, учеба, учеба. Лекции, конспекты, экзамены.

Однокурсники в целом относились к ней ровно. Ну, как же – Саша Воронцова, синий чулок и всезнайка, у которой всегда можно стрельнуть конспект или списать на контрольной! И ей не приходило в голову опровергать такое мнение о себе. Александра давно смирилась с мыслью, что женское глупое кокетство, свидания и романтические прогулки – это все не про нее. Ей некогда да и незачем этим интересоваться. Она некрасива и неинтересна: скрутить непослушные темные волосы на затылке тугой аптечной резинкой, чтоб не мешались, наглухо застегнуть клетчатую мальчишескую рубашку – и зубрить до потери сознания гражданское право.

Если вдруг кто-то из однокурсниц случайно говорил, что, мол, завидует Сашкиной стройной фигуре, или отмечал походя, что черты лица у нее – резкие, холодные и горделивые, как у Марлен Дитрих, если бы только Дитрих была брюнеткой, Александра пропускала это мимо ушей.

Так было до тех пор, пока не случилось…

Нет, об этом она вспоминать сейчас не будет.

Случилось то, что случилось.

Ерунда, глупость, неопытность. Проклятая женская сущность проснулась не к месту и не ко времени, а Саша, обескураженная этим неожиданным пробуждением, совершенно растерялась на время и чуть не натворила глупостей…

Она тогда заканчивала институт, и впереди маячила возможность завершить образование в Америке. Небывалая удача, еще пять лет назад казавшаяся чем-то из области сказок, а теперь, в начале девяностых, ставшая все еще удивительной, невообразимой, но реальностью.

Она чуть было не упустила ее тогда, как последняя дура.

По счастью, она давно перестала сомневаться в правильности своего тогдашнего выбора.

Разумеется, она все сделала правильно, и ее карьера только подтверждает это.