Семейная тайна

Мисс Рейнберд наблюдала за уже привычными действиями мадам Бланш. Эта процедура теперь была ей знакома и не вызывала опасений. Она могла спокойно видеть, как тело мадам Бланш сводят судороги. И признавала, что с нетерпением ждет очередного общения с Генри, Шолто и Гарриет без прежнего неверия и скептицизма. Верила она или не верила, роли уже не играло: важно, что умом она принимала происходящее во время сеанса, откликалась на него. И хотя иногда ее раздражало и злило многословие и невразумительность того или иного из ее потусторонних собеседников, подспудно она сознавала, что научилась получать от всего этого настоящее удовольствие. Как маленькая девочка, которая придумала себе какой-то волшебный мир и радуется, что у нее есть своя тайна. И она была признательна мадам Бланш хотя бы за то, что та открыла ей какие-то новые эмоции, открыла в таком возрасте, когда ничего нового по части личных ощущений от мира уже не ждешь.

Через несколько минут контакт с Генри был установлен. Его голос в устах мадам Бланш звучал бодро, энергично и — чему мисс Рейнберд тихо порадовалась — безо всякой поэтической возвышенности.

— Передай своей приятельнице, — произнес он, — что ее брат и сестра задерживаются. Но через некоторое время они, возможно, к нам присоединятся.

— Почему они задерживаются? — спросила мисс Рейнберд. Она уже вполне освоилась и нисколько не нервничала, задавая Генри вопросы.

— Видите ли…, тут, как бы вы сказали, дело принципа. Правда, мы в таких случаях предпочитаем говорить о Добре с двойным дном.

— Что-то не очень понятно, Генри, — сказала мадам Бланш.

— Пока придется довольствоваться этим, — сказал Генри. — Суд Высшего Добра скоро вынесет решение. Но пусть твоя приятельница не огорчается. Для нее есть известия, и на все вопросы, которые она хочет задать, будут ответы.

Мадам Бланш, вся обмякшая и расслабленная, с закрытыми глазами и полуоткрытым ртом, из-за чего она такие минуты была похожа на деревенского зеваку, сказала:

— У вас есть вопросы, мисс Рейнберд?

— Да, есть. Мы знаем, что этот тип Шубридж…

— Возлюби ближнего своего! — резко оборвал ее Генри.

— Простите, — сказала мисс Рейнберд. — Мы знаем, что мистер Рональд Шубридж усыновил мальчика и что он поселился в городке Уэстон-сьюпер-Мэр и стал там весьма преуспевающим владельцем гаража. Но куда они переехали потом?

Ответ Генри немало удивил мисс Рейнберд:

— В одно хорошо знакомое мне место. Мы с Сэмми однажды ездили туда отдохнуть.

— С каким Сэмми? — переспросила мисс Рейнберд.

— С Брунелом. Изамбард Кингдом Брунел! Я зову его просто Сэмми. Да, они переехали в Брайтон. Я вижу этот город сквозь завесы прошедших лет. Сначала таким, каким знали его мы с Сэмми, а затем таким, каким он предстал семье Шубриджей. Я вижу высокое здание на набережной. Это гостиница. Я вижу на фасаде огромные серебряные буквы «Аргента».

— Вы уверены? — спросила мисс Рейнберд.

— Если я говорю, значит так и есть — или было. В данном случае, было. Теперь там гостиницы нет.

— Понятно, Шубриджи держали гостиницу. А дальше что, Генри? Они ее продали? — спросила Бланш.

— Продали, а позднее и само здание снесли. Рональд Шубридж был добропорядочный человек и заботливый отец и честно добывал свой хлеб на многомудрой ниве коммерции.

Еще немного, с испугом подумала мисс Рейнберд, и его, чего доброго, опять потянет на лирику. Но тут же попеняв себя за эту мысль, она сказала:

— Мне хотелось бы побольше узнать о мальчике, об Эдварде. Что он делал, как жил в Брайтоне? Генри с готовностью ответил:

— Учился в колледже — взрослел, мужал.

— Как называется колледж? — спросила мадам Бланш. — Это может помочь нам в розысках. Генри произнес печальным голосом;

— До тех пор, пока Суд Высшего Добра не вынесет решение, ни о каких розысках не может быть и речи. Но название колледжа не составляет секрета. Это Лансинг Колледж, на побережье, недалеко от города. Там он рос, мужал и набирался знаний.

— Сделайте милость, — сказала мисс Рейнберд, — объясните мне, что такое Суд Высшего Добра, и что именно он должен решать в связи с мальчиком?

Генри хмыкнул.

— Суд Высшего Добра вершит правосудие в сердце каждого человека. Но до конца его мудрость проявляется не раньше, чем свершится великий переход. Добро в сердце человека подобно малому семени и расцветает пышным цветом, лишь когда сей мир остался позади.

Что ж, типичный для Генри ответ, подумала мисс Рейнберд, — подумала, впрочем без досады и разочарования, просто отметила про себя. И тут Генри при посредстве мадам Бланш, уже не в первый раз как бы прочел ее мысли:

— Твоя знакомая слишком привержена логике, Бланш. Жизнь ей представляется математической формулой. Когда-то и я так смотрел на жизнь. И ближайший мой друг Брунел. Но с тех пор наши взгляды сильно переменились.

Неожиданно для себя самой мисс Рейнберд быстро спросила:

— Как вы познакомились с Брунелом? Генри хмыкнул.