Семейная жизнь Федора Шаляпина: Жена великого певца и ее судьба

Лида и Таня весной приехать не смогли. В марте 1960 года Таня вышла замуж в третий раз [37], а еще через два дня после этого радостного события Лида сломала ногу. Поездку в Италию пришлось отложить. Таня осталась в Нью-Йорке ухаживать за сестрой.

Это было их роковой ошибкой. Иола Игнатьевна слабела с каждым днем, силы ее таяли. Слишком много испытаний пришлось ей пережить, слишком много страданий она вынесла — и вот запас прочности иссяк, Иола Игнатьевна сдавала свои позиции. Здоровье ее катастрофически ухудшалось, угасала память, разрушалось сознание… Это произошло довольно быстро по приезде в Рим. Как будто сама судьба удалила ее из Москвы, где прошла основная часть ее жизни, чтобы в памяти всех, кто ее знал, остался светлый, ничем не замутненный облик Иолы Игнатьевны.

Очень быстро Федя стал понимать, как непросто жить со старым больным человеком. Для этого требовались самоотверженность, терпение и мужество, которых у Феди не было. Теперь его письма в Москву стали коротки и сдержанны. Он понимал Ирину, но выглядеть слабым не хотелось, и Федя продолжал делать вид, что жизнь в Риме течет нормально и он прекрасно справляется со всеми обязанностями. «Мама все так же — угодить трудно и т. п. Словом, ты все это знаешь», — кратко сообщал он Ирине. Или: «Мама все по-прежнему. Никаких изменений. Речь также затруднена».

В июле до Рима наконец добрались Лида и Таня. В письме к Ирине Федя дипломатично посвятил этому событию всего несколько строк: «Встреча прошла в благоприятной атмосфере, и их присутствие очень развлекло ее (маму. — Примеч. И.Б.)».

На самом деле все было гораздо трагичнее. В памяти Лиды и Тани, не видевших свою маму четверть века, сохранялся ее прежний образ — сильной, энергичной женщины, полной желаний и сил. Теперь перед ними предстала глубокая старушка — она с трудом ходила, руки ее дрожали, речь была затруднена, а сознание путалось… Можно ли было подготовиться к этому? Какие письма, какие рассказы могли бы передать весь ужас той картины, которая явилась теперь перед ними во всей своей неприукрашенной реальности?

Дочерей своих Иола Игнатьевна не узнала.Ее память не выдержала столь долгой разлуки. Она постоянно спрашивала, кто они, что-то вспоминала, потом снова путала, жаловалась на память и ненавидела лютой ненавистьюсвою несчастную старость… Видеть это было невыносимо.

Каждый день Лида и Таня приходили на виа Сан-Томмазо д’Аквино из своего отеля. Иола Игнатьевна встречала их довольно равнодушно, но иногда Лиде удавалось рассмешить ее, и тогда лицо Иолы Игнатьевны становилось осмысленным и почти красивым, как в молодости. Несмотря на болезнь, она сохранила чувство юмора. Иногда у нее наступали мгновенные просветления. Она вспоминала прошлое — и помнила удивительные детали! — но тут же взгляд ее мутнел, она начинала путаться, вместо одного слова говорила другое и часто понимала,что говорит не то, и тогда начинала сердиться, и часто это выплескивалось на других… С ней становилось все труднее и труднее.

В Америку Лида и Таня уезжали с тяжелым чувством. Успокаивало их только то, что Федя делал для мамы все необходимое. «Она в условиях, которым каждый старик может позавидовать», — писала Лида Ирине.

После их отъезда Федя снова остался с мамой один на один. Иногда из Нью-Йорка Лида присылала ей коротенькие записочки: рисовала какую-нибудь яркую и красочную картинку, а внизу огромными буквами писала несколько слов. Такие письма обычно пишут детям, но Иола Игнатьевна искренне радовалась, получая эти нарядные открытки, хотя ктоих пишет, она понять уже не могла.

И в Риме Иола Игнатьевна продолжала оставаться погруженной в мир своих мыслей, во внутренний мир своих переживаний и чувств. В августе Федя писал Ирине: «Ты спрашиваешь, вспоминает ли тебя мама. Мама вспоминает только Новинский бульвар и всех тех, кто связан с этим периодом нашей семейной жизни. Иногда вспоминает Игоря, и это все. В общем, она в состоянии постоянного недовольства, критики и безразличия. Но это старость, и самая глубокая».

Впрочем, с течением времени Федя, обустроив быт мамы, стал уделять ей все меньше времени. А когда он уезжал куда-нибудь на съемки, Иола Игнатьевна оставалась с прислугой одна.

За несколько месяцев жизни в Риме она немного окрепла физически. Речь ее была по-прежнему затруднена, но Иола Игнатьевна начала более уверенно ходить по дому с палкой. Сама одевалась. Пила много кофе. В октябре в Риме еще было тепло, цвели цветы, и Иола Игнатьевна, почувствовав себя лучше, в теплые осенние дни выходила на террасу и ухаживала за цветами.