Вероятно, Иола Игнатьевна это знала или о многом догадывалась, но перестать любить Шаляпина — не могла. Часто в письмах она жалуется ему на то, что он забывает о ней и мало пишет. Она постоянно спрашивает о его выступлениях. Оскорбленное женское чувство не заслонило в ней преклонения перед его изумительным талантом.
«…Ты знаешь, как это интересует меня и как я за тебя переживаю, — писала она ему, имея в виду его сценические триумфы и прося сообщать о них подробно. — Я больше ничего не имею в этой жизни, у меня отнято даже последнее утешение — присутствовать на твоих спектаклях, что составляло половину моего существования, потому что ты знаешь, как я люблю
«Прошу тебя, пиши мне почаще, — просила она его в другом письме, — ты можешь принести мне эту маленькую жертву (я думаю, что я ее заслужила). Пиши мне о твоем здоровье, о твоей артистической жизни, о частной жизни я не спрашиваю, не хочу заставлять тебя
Не забывай о тех, кто тебя
Это была правда. Своим детям Иола Игнатьевна передала по наследству эту необыкновенную любовь к Шаляпину. Мальчики во всем подражали отцу, и Иола Игнатьевна называла это «настоящим спектаклем, художественным изображением Федора Ивановича Шаляпина». Ирина, молясь перед сном, всегда крестила портрет отца, висевший на стене в ее комнате, и много-много раз целовала его. Но несмотря на все жертвы Иолы Игнатьевны, дети по-прежнему были лишены отца. Шаляпин уделял им так мало времени, что почти не знал их… и они не знали его, и это было самым сильным переживанием Иолы Игнатьевны. С какой гордостью она написала Шаляпину, как Борис, стоя рядом с настоящим дирижером, «дирижировал» военным оркестром. Иола Игнатьевна заметила, что мальчик прекрасно отбивает такт. По окончании концерта публика кричала ему «Браво, Шаляпин!». Борис повернулся и раскланялся с самым серьезным видом… Больше всего в тот момент Иоле Игнатьевне хотелось, чтобы его увидел отец…
Всю весну семья Шаляпиных провела в Крыму. Дети поправились и повеселели, сама Иола Игнатьевна стала чувствовать себя лучше. В те весенние месяцы в Гурзуфе они сделали много фотографий. Иола Игнатьевна — красивая дама в белом платье и огромной шляпе — сидит, окруженная детьми, на фоне белых стен снимаемой ими большой виллы. Ее детишки, очаровательные и беззаботные существа, жмурятся на солнце, но в лице самой Иолы Игнатьевны — этой богатой и известной в России женщины, главы большой преуспевающей, как многие думали, семьи — застыла какая-то невыразимая печаль. Кажется, только теперь она окончательно осознала, что ее жизнь кончена… Ей остается жить только ради детей…
А ведь она умела любить, умела глубоко и тонко чувствовать… Прекрасной лунной ночью, когда вся душа ее, обливаясь слезами, замирала от восторга при виде красоты этой роскошной южной ночи, она писала Шаляпину: «Бог мой! Какая ночь! не могу идти спать, никакие мысли меня не тревожат, и я думаю о том, как должны быть счастливы те, кто любит и, любя, наслаждается красотой природы, и это дает душе великие чувства и позволяет увидеть нимб несравненного счастья. Сама того не желая, я впала в романтизм. Уверена, что ты будешь смеяться, но уверяю тебя, что я страдаю, чувствуя, что для меня уже все кончено. Бедная Иоле!!!»
Теперь она не могла сказать о себе ничего другого. Бедная Иоле! Она оказалась в западне. Быть обманутой любимым человеком и продолжать любить его, несмотря на предательство и обман, жертвовать своей жизнью ради детей и распроститься со всякой мыслью о любви, о счастье — и все это в тридцать с небольшим лет, будучи красивой, привлекательной женщиной… Можно ли было без ропота согласиться на эту долгую мучительную смерть?