Их жизнь снова покатилась по накатанной колее. Иола Игнатьевна продолжала нести терновый венец звания госпожи Шаляпиной, смиряясь с тем, что изменить ничего уже было нельзя, и прощая Шаляпину все новые и новые обиды. Ее дом на Новинском бульваре хорошо знала вся Москва. «Знаменит бульвар Новинский тем, что я на нем живу…» — начиналась знаменитая эпиграмма на Шаляпина. Этот дом притягивал к себе какой-то удивительной теплотой, доброй и дружеской атмосферой. В нем во время приездов Шаляпина между гастролями собиралось избранное московское общество, друзья и знакомые Шаляпина. Все они очень любили Иолу Игнатьевну. Многих из них она знала еще со времен Частной оперы Мамонтова.
Одним из тех, к кому Иола Игнатьевна всю жизнь питала глубокое уважение и почтение, был Сергей Васильевич Рахманинов, которого с Шаляпиными связывали долгие годы тесных дружеских отношений. Незабываемым было творческое содружество Шаляпина и Рахманинова. Своего друга Шаляпин обожал, испытывал к нему безграничное уважение и даже побаивался его. (Иола Игнатьевна утверждала, что Рахманинов был
В свою очередь Рахманинов платил семье Шаляпина нежной привязанностью. Он очень любил Иолу Игнатьевну. «У меня к Иолочке особое отношение», — часто говорил он. Рахманинов был частым гостем в семье Шаляпиных в Москве и — позже — в Крыму, где они время от времени снимали дачи по соседству. Иногда с Борей и Федей Рахманинов отправлялся гулять в городской сад Ялты, и если публика, узнавая его, хотела сделать ему овацию, он брал мальчиков за руки и пускался наутек от этой тяготившей его известности. Тогда он еще не знал, что Боря впоследствии напишет два его чудесных портрета, а Федя будет одним из тех, кто примет его последний вздох.
В доме на Новинском бульваре Рахманинов чувствовал себя легко и свободно. Иногда, к восторгу шаляпинских детишек, они с женой Натальей Александровной садились за рояль и начинали разыгрывать в четыре руки всевозможные польки и вальсы. И дети в восторге кружились по комнате. Но иногда, оставаясь один, Рахманинов садился за рояль и начинал импровизировать… Никто бы не осмелился зайти в комнату, зная, что Рахманинов не любит, когда его слушают в эти минуты. Поэтому слушали молча, затаившись, из соседних комнат или даже с улицы, слушали взрослые и дети, вдруг сразу повзрослев, став сосредоточенными и серьезными…
Много лет спустя, уже в эмиграции, в 1932 году, Рахманинов встретился со своей крестницей Ириной Шаляпиной, приехавшей в Париж навестить отца. Рахманинов отдыхал в Клерфонтене и пригласил Ирину к себе в гости.
«Мы поехали на автомобиле, — вспоминала она. — Когда стали подъезжать к даче, то уже издали заметили высокую фигуру Рахманинова. Он стоял у калитки.
Мы вышли из машины, я стремительно бросилась обнимать „крестного“. После первых радостных объятий он немного отстранил меня и, улыбаясь, пристально взглянув на меня, ласково, как-то особенно, по-своему произнося букву „л“, сказал:
— Иолочка!
Видимо, я напомнила ему мою мать в те годы, когда она танцевала в Русской частной опере С. И. Мамонтова в Москве под дирижерством Рахманинова», — закончила свой рассказ Ирина.
Еще одним другом Шаляпиных со времен Мамонтовской оперы был художник Валентин Александрович Серов. Побывать в доме на Новинском бульваре ему почти не пришлось — Серов умер в 1911 году от приступа грудной жабы. Но в других шаляпинских домах он был частым и желанным гостем. Приходил запросто, сидел и рисовал, болтая о чем-нибудь с Иолой Игнатьевной или развлекая детей. К сожалению, его дружеские отношения с Шаляпиным омрачились в начале 1911 года в связи со злосчастной историей с коленопреклонением. Эта размолвка тяжелым камнем легла на души обоих друзей. Внезапная смерть Серова поставила точку в их затянувшемся молчаливом споре и произвела на Шаляпина необыкновенно тягостное и гнетущее впечатление. Он долго чувствовал какую-то невыразимую вину перед усопшим другом. В 1912 году во время панихиды по Серову Шаляпин, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, «скромно пробрался на клирос, замешавшись в большом хоре Консерватории» (как сообщала газета «Речь») и так отдал долг памяти тому человеку, которого любил и уважал и который был для многих примером нравственных и человеческих качеств.
В 1905 году, накануне рождения близнецов Тани и Феди, Серов нарисовал чудесный карандашный портрет Иолы Игнатьевны. Как он почувствовал и необыкновенно передал эту трагическую грусть ее огромных черных итальянских глаз!