Семейное дело

Переодевшись «в родное»: чёрные кожаные штаны, футболку и кожаную жилетку, Газон вышел за ворота колонии, постоял, переваливаясь с носков на пятки и озираясь в поисках лавки или магазинчика, не нашёл, смачно выругался, показал ни в чём не повинным воротам неприличный жест и медленно двинулся к автобусной остановке, попинывая мелкие камушки и обдумывая, как жить дальше. В карманах кое-что звякало: Родина обеспечила уйбуя не только изоляцией от общества, но и нудной работой и честно расплатилась со страдальцем, так что на бутылку (а то и две) виски и на дорогу до Москвы вполне хватило бы. И именно этим – построением приемлемого маршрута – Шапка и занимался со всей доступной ему серьёзностью.

– Значит, надо выпить. Потом поехать… Не, ща выпить не получится, значит, надо доехать туда, где выпить, а потом поехать снова…

Алкоголиком Газон не был, просто в силу генетических особенностей для полноценного функционирования мозгам Красных Шапок требовался алкоголь, идеально – виски, поскольку от водки дикари становились буйными, вот уйбуй и прокладывал кратчайший маршрут к точке продажи вожделенного напитка.

– На машине, наверное, надо поехать, но угонять нельзя…

Он остановился у покосившегося голубого навеса, по складам прочитал расписание автобуса, посмотрел на возвращённый ему телефон, выругался, увидев, что аппарат за полгода разрядился, попытался определить время по солнцу, снова выругался и замер, привлечённый едва заметным движением в ветвях соседствующего с остановкой дерева.

«Белка?»

Несколько секунд Газон не шевелился, а затем подхватил с земли камень размером с детский кулак и метнул его в цель, продемонстрировав знаменитое умение Красных Шапок в кидании – некогда дикари считались лучшими пращниками планеты.

Белка сорвалась с ветки, злобно мяукнула и порскнула в кусты.

– Значит, не белка, – глубокомысленно заметил уйбуй. – Кошка, значит. А ежели, допустим, была бы белка, то я, значит, мог поручиться, что тёмным вмазал смело…

Однако насладиться воображаемой победой над навами у Газона не получилось: к остановке подъехал маршрутный «пазик», и дикарь полез в салон.

* * *

Невдалеке от железной дороги, у старой гати, что выходила со стороны Чёрного болота в лесок, обосновалась компания рыбаков: трое мужичков лет под шестьдесят, в сапогах, кепках и ватниках, которые пока, по дневному теплу, были скинуты и ждали ночного часа, когда от воды пойдёт августовская, почти осенняя прохлада.

Вещи мужики кинули у гати, однако ловили неподалёку, в старице. С утра тягали рыбины одну за другой, радостно кидая сверкающий чешуёй улов в ведёрки и соревнуясь в добыче, но ближе к обеду клёв кончился, с час уже, если не больше, пополнения в вёдра не поступало, и вместо весёлого смеха да шутливой похвальбы потянулся над водой неспешный разговор. Сначала, как водится, о международном положении и о том, что «раньше было лучше», но постепенно перешли на вещи близкие и понятные: дети, внуки, что к зиме будет и обо всём, что всех касается.

– У меня Анисим двух механизаторов увёл, – сердито сообщил Иваныч, бывший председатель совхоза, а теперь – сельскохозяйственной фирмы.

– Совсем? – осведомился Михалыч, старинный его приятель из города.

– Сначала думал, что совсем. Потом поехал к нему, говорю: «Что же ты делаешь, стервец? У меня ведь осень! Самая страда!» Он вроде смутился. Сказал, что больше пока не будет.

– Так и сказал: «стервец»? – не поверил Петрович, счетовод.

– Так и сказал, – кивнул Иваныч. – Я ведь его ещё мелким помню. Бегал тут…

– Папаше его так не скажешь.

– Угу.

Помолчали.

– Деньгами сманивает? – уточнил Михалыч, пока мысли о богатстве Чикильдеева-старшего не ввергли мужиков в тоску.

– Да, чтоб его, – подтвердил Иваныч. – Ему курорт строить надо.

– Сейчас не отпустишь, мужики зимой пойдут.

– Зимой я к нему и сам сходил бы, – не стал скрывать тот. – На такие-то деньги.

– Плиточником?

– Да. Или бригадиром.

– Зимой к нему много народу пойдёт, – хмыкнул Петрович. – Деньги неплохие, да и рядом совсем. За зиму мы ему старый дом отремонтируем, а к следующей зиме он новые корпуса поставит.

– И мы опять к нему.

– Вот-вот.

Перспектива двух подряд удачных зим заставила мужиков заулыбаться и помолчать, прикидывая, что они будут делать с заработанными деньгами.

Но Михалыч по обыкновению всё испортил.

– О волке слышали? – осведомился он, прервав мечты на том самом месте, где до выданной Анисимом получки никак не может добраться жена – руки коротки.

– Слышали, – ответил помрачневший Иваныч.

А Петрович даже огляделся, без слов подтвердив, что и слышал, и относится к информации очень серьёзно.

– И что думаете?

– Взбесился зверь. Бывает.

– Только егеря говорят, что не может у нас волка быть, – прищурился Михалыч. – Ушли они сейчас.

– Взбесился, – повторил Иваныч и слегка пожал плечами.

– А кто, если не волк? – спросил Петрович, медленно сматывая леску. – Оборотень? Так это сказки.

– Может, и так.

– И не полнолуние сейчас.

– Если оборотень сказки, то и полнолуние тоже, – заметил Михалыч.

Мужики замолчали.