Семейное дело

Илья Михайлович скроил удивленную физиономию. От попытки изобразить загадочность нос его разбух и свесился до губы. Сейчас он казался похожим на еврея. Со своей черной пушистой бородищей — не меньше, чем на хасида.

— Да уж я-то Ролку знаю! Такому не подсунешь!

— Даже если так, — Турецкий продолжал быть терпелив, — в чем, по-вашему, состояла цель, которую преследовал Белоусов, давая Скворцову газету «В ногу!»?

— Агитация, — твердо ответил Илья. — Хотели большого русского художника втянуть в исламский заговор против России. Не получилось, потому и убили. Больно много Николка про них, стало быть, прознал.

— Зачем же он им понадобился?

Но Вайнштейн уже не слушал вопросов: его несло по волнам политического вдохновения. Мысль Ильи Михайловича, окрепшая в лесной тиши на окраине столицы, успела обрисовать в главных чертах и заговор, и роль художника-райтера в нем. По его версии (которая, по мере развития, превращалась из гипотезы в непререкаемую истину), исламские террористы непременно попытаются устроить в Москве то же самое, что устроили в Нью-Йорке 11 сентября. Правда, за неимением башен-близнецов мишенью должна была стать высотка МГУ. Этот единственный пункт в слаженной, хотя и безумной, системе провисал: по крайней мере, Вайнштейн никак не обосновывал, почему именно цитадель знаний вселяла такую ненависть в горячие сердца исламских террористов. Зато участие Николая Скворцова в заговоре он обосновал, и с лихвой. Матерому райтеру было предназначено изобразить на башне высотки бомбу — в качестве мишени для атакующего самолета. Так как теракт был намечен на ночное время (в подтверждение этой догадки Илья принялся царапать карандашом на бумаге, бесцеремонно заимствованной из свежей стопки на столе Турецкого, какие-то хитроумные выкладки), краски должны быть фосфорическими, так что изображение будет видно только ночью, а днем не будет — чтобы мирные граждане ничего не заподозрили…

На долгом пути от оперативника до старшего помощника генпрокурора Александру Борисовичу Турецкому приходилось соприкасаться с разным человеческим материалом. Частенько приходилось решать вопрос: действительно ли вот этот, перед тобой стоящий, человек — тронутый или только прикидывается? И частенько решить его не получалось. Даже специалисты института Сербского иногда ошибаются, где уж ему справиться в одиночку! Что-то подсказывало Турецкому, что Илья Михайлович рассказывает об этих заговорах с предельной искренностью. Ну невозможно так вдохновенно играть, если ты не профессиональный артист!

Но если человек искренен в одном, это еще не значит, что ему надо доверять и во всем остальном.

Глава 11 Виталий Ильич задерживается на работе

Никто из коллег Виталия Ильича Сумарокова и не подозревал, что самый тяжелый час в сутках для него — тот, что для других представляется самым радостным: когда можно, с легким сердцем послав работу к чертям до следующего утра (или до следующего понедельника), ехать домой. Дома всех ждут запланированные радости: жена, пиво, собака или кошка, тапки, возможность рухнуть на диван и закрыться газетой от всех мировых забот… Все вышеперечисленное превосходно укладывается в рубрику под названием «покой». Но Сумароков находился в совершенно иной ситуации. Покой ему только снился. А если все, что уже образовалось и сгустилось, будет нарастать и дальше, покой будет сниться ему уже на работе, куда он, кажется, окончательно переселится.

Вот и сейчас он корпел над бумагами, исписанными его каллиграфическим почерком. Какие-то данные переносил в компьютер, другие, тщательно рассмотрев, перекладывал в отдельную папочку, где они хранились до лучших времен, точно у писателя — черновики, не вошедшие в основной текст романа. Тот, кто увидел бы его за этим занятием, не заподозрил бы, что этот немолодой человек с бесстрастным, ничего не выражающим лицом занимается такой страшной, ранящей душу темой, как террористические акты в Московском метрополитене. Тот, кто увидел Виталия Ильича, также не заподозрил бы, что внутри этого человека бушует вызванная личными причинами буря…

В последнюю неделю, после скандала, случившегося из-за болезни внучки Леночки, он неотступно думал: когда все это началось? Неужели со дня рождения Леночки, которой они все радовались, как не радовались ни одному ребенку в мире? Или со дня свадьбы его сына? Или и того раньше? Сколь многие проблемы возникают задолго до своего очевидного проявления! В этой фразе, пожалуй, чувствовался отголосок стиля знаменитого предка Виталия Ильича, но он не придавал этому значения. Он хотел разобраться с загадкой… Даже с двумя — включая терроризм в метро.