Семейные хроники Лесного царя. Том 2 (СИ)

— Хорошо-хорошо, я остаюсь, — усмехнулся Руун, поднятой ладонью остановив поток изречений. Светозар с облегчением перевел дух. — Только при одном условии!

Полуэльф снова насторожился.

— Человеческих поселений, где нам продали бы годную для верховой езды лошадь, мы здесь не встретим, — пояснил дракон. — Да и ни одна лошадь не сравняется в скорости с Полканом.

Чудо-конь самодовольно подтвердил. Но тут же пожалел о своей гордыне:

— Значит, если горе-рыцарь поедет с нами, то везти его придется Полкану, — продолжал Руун. — Думаю, этот дохляк не тяжелее тебя, значит, с Грюнфрид вместе получится терпимо. Ну, а ты геройски оседлаешь дракона! При таком раскладе мы достигнем эльфийских холмов на третий день пути.

— Оно, конечно, хорошо, что так быстро, — пробормотал Светозар в сомнении. Даже когда Руун оборачивался крылатым ящером, Тишка привык внутренним взором воспринимать его в человеческом облике. А садиться на шею голому парню было ну как-то неловко! — А может, ты повезешь Грушеньку? Она гораздо легче меня…

На это предложение возмутились оба, и дракон, и гоблинка.

Сошлись в итоге на компромиссе: Руун согласился иногда катать Эжена, когда менестрель придет в себя.

Глава 10. Дубрава. Яр

— Хорошо, что его не изнасиловали, — шепотом произнес кто-то над головой.

Голова Драгомира гудела, мозг был словно набит туманом. Глаза не слушались, веки не желали открываться. Говорил не «кто-то», а тот самый некромант, что вытащил его из города. Милка звала его Ванечкой… Сильван, друг отца. Значит, он дома? Наконец-то. Догадку подтверждал родной запах свежести, уюта, безопасности.

Мир смутно понял, что лежит на спине, раскинув руки и ноги. Руками Драгомир двигать не мог, лишь едва-едва ощущал, как подрагивают пальцы. Сосредоточился, ухватился за это ощущение, как за спасительный якорь, не позволяющий вновь уплыть во тьму: между пальцами длинный шелковистый ворс… Знакомый ковер, зеленый, пушистый, мягкий, всегда лежавший перед кроватью Яра в его спальне. В беззаботном детстве Мирош любил здесь играть с деревянными фигурками разных зверей, которые отец привозил для него с Ярмарки… Теперь Мир почему-то не мог двигаться, даже пошевелиться. Маг держал его голову у себя на коленях, одной рукой гладил по волосам, перебирая пряди, другая его ладонь, прохладная, лежала у Мира на лбу, успокаивая жар и тревогу.

— Ох, да. Это, пожалуй, единственная хорошая новость, — рассмеялся Яр.

Отец рядом, и это позволяло Миру дышать свободнее. Но в голосе его слышалось эхо рыданий сквозь напускную беззаботность. Драгомиру было больно понимать, что он стал причиной этих с трудом сдерживаемых слез.

— Я осмотрел его, пока он крепко спал, прости, — с долей смущения признался маг. — Но это важно.

— Ничего, тебе можно, — фыркнул смешком Яр. — Мне он всё равно не позволил бы к себе там прикоснуться. А матери тем более.

Драгомира бросило в дрожь от стыда. Стыд — вот что осталось ему после всего случившегося. И он сам выбрал свою судьбу, не послушав предостережений…

— Черт, надо же было сообразить такое! — продолжал говорить Яр, чем-то занимаясь. В его руках что-то коротко скрежетало, металлически щелкало, влажно и мягко прихлюпывало. Драгомир уловил в его голосе отчаянье, изумление, ярость — всё, что отец пытался скрыть под нарочито ровным тоном. — Вот прежний палач у князюшки был мужик простой. Он только розгами всех порол, до крови, но потом и сам же выхаживал. Лушиного лекаря слушался, человеческого лица не терял. На Мирошку у него вообще рука не поднялась бы! Он мальцов щадил всегда, только делал вид, что порет, даже если за воровство ловили… А нового палача, выходит, я сам сотворил.

— Вот здесь еще вытащи, пропустил, кусок в мышце остался, — прервав, указал куда-то Сильван. Спросил: — Ты-то при чем? Разве люди в городе не сами по себе живут? Твои владения — леса.

— Вот именно! Этот… Боже, его даже нелюдем назвать слишком много чести. Я поймал его за убийство медведицы на глазах у медвежат. И черт меня дернул его отпустить! Без руки и без глаза, понадеялся, что одумается, человеком станет. Нет же! Нельзя к таким проявлять милосердие, они принимают данный им шанс как твою глупость и слабость. Сколько раз мне твердила Лукерья: будь терпимей, не наказывай слишком строго! И вот однажды я решил ее послушать — отпустил выродка. И чем мне это милосердие вернулось! Придумал ведь — раз мальчишка полуэльф и на нем всё заживает в считанные часы, так он сухожилия перерезал, чтобы Мир никуда от него не убежал и сдачи дать не мог, а только ползал бы перед ним на животе! И по свежим ранам, по суставам, чтобы обратно всё не срослось, этот перетянул проволокой. Даже дикие звери в безумии бешенства не бывают такими жестокими.

— Ксавьер! Не надо, пожалуйста, — попросил маг, сам откровенно шмыгнув носом. — Не трави себя. И Лукерья не виновата, она сама не знала, что люди способны на такое.