Семейные обстоятельства

Он работал со злостью, с силой переворачивая землю. Будто хотел на всем поле выкопать всю картошку.

«Тошку-тошку-тошку-тошку…»

24

На другой день Сашка Свиридов в школу не пришел.

После уроков Михаська отправился к нему домой и на крыльце столкнулся с Юлией Николаевной.

— Пока не ходи туда, — сказала она. — Завтра он придет в школу. Им теперь надо одним побыть.

А когда Сашка пришел назавтра, весь класс уже знал, что у него убит брат, и никто к нему не лез, потому что Михаська предупредил.

В первую же перемену Михаська подсел к Сашке.

Так они просидели до звонка, не сказав друг другу ни слова, потому что Сашка просто не замечал Михаську.

Не заметил он Михаську и на другой день; и Михаська подумал, что Сашке, наверное, неприятно, что к нему лезут. Когда у человека горе, ему лучше одному побыть, отойти, остыть…

Теперь по вечерам, приготовив уроки, он пропадал у Лизы и Катьки.

Правда, иногда ему казалось, что девчонки и Ивановна относятся к нему как-то по-другому. Они улыбаются ему, болтают с ним как ни в чем не бывало. Но когда садятся есть свой суп из брюквы, Михаську за стол уже не зовут. А раньше звали.

Михаське было горько от этого, стыдно за самого себя. Ведь он знает: его не зовут, потому что думают, что он откажется — его же теперь дома вкусно кормят. Колбаса у них не переводится, масло и все по твердой цене, потому что мать в магазин устроилась. А у них колбасы нет и неизвестно, когда будет.

Михаське кажется, что теперь Ивановна с матерью даже как-то по-особому и здоровается-то. Как с генералом.

Не зря же этот Зальцер тогда говорил. И Седов тоже.

Он не винит Ивановну — она тут ни при чем, это мать виновата. И отец. Из-за них теперь Ивановна не зовет его есть с ними. Вроде барином он стал.

Михаська старается загладить свою вину. Он приносит девчонкам куски колбасы, и ему стыдно: может быть, они подумают, что вот теперь он разбогател и хвастается своей колбасой, их кормит. Правда, ничего такого ни Катька, ни Лиза не говорили, но, наверное, думали.

Когда Михаська размышлял обо всем этом, какая-то тяжесть словно наваливалась на него. Он думал о том, что очень все-таки несправедливая жизнь на земле. Вот для одних — для них, например, — война уже кончилась. Приехал отец; они теперь и завариху-то редко едят, все больше кашу — гречневую или там пшенную. В общем, нет войны, прошла она для них. Недаром отец тогда кричал: «Живым жить надо!» Вот и стараются, живут.

А для Ивановны когда она еще кончится!.. Скоро ли?

Когда? Да никогда, может. Как вспомнят Лиза и Катька своего отца, маму свою, так снова для них война. Вырастут уже, может, постареют, своих детей народят, а вот вспомнят отца и мать — и снова война загрохочет. Снова вспомнят брюкву, и куски хлеба с хлебозавода, и булочки-посыпушки, облизанные Лизкой, и гроб на хлебных тележках…

А вот жизнь простая, обыкновенная: чтоб еды было вдосталь, колбасы, масла… Когда это будет?

Михаська иногда мечтает: просыпается он утром, а Левитан торжественно объявляет, что с сегодняшнего дня все, кто еще недоедает, недопивает, все, кто плохо живет, потому что война была, получают особые карточки и по этим карточкам в коммерческом магазине — бери, чего хочешь, и бесплатно, по норме, конечно, в одни руки.

Он вспомнил, как тогда, когда магазин открыли, все люди пришли еду покупать, а Катька с Лизой руки продавали. Четыре очереди — четыре рубля.

Михаське — конфеты с фруктовой начинкой, а им…

А тут бы, по таким новым карточкам, им в первую очередь.

Михаська понимает, что это, конечно, ерунда. Карточек таких не будет. Может, будут, но не сейчас.

Сейчас государство еще слабое после войны. Как человек, которого ранили, и он много крови потерял.

Но как же тогда быть? Почему для одних война кончилась, а для других нет, хотя ведь салют в День Победы для всех был и победа для всех?

Правда, для некоторых никакой войны вообще не было. Для Зальцера, например. Торговал всю войну туфлями, а за деньги даже в войну на рынке что угодно купить можно.

Вот взять бы и всех этих спекулянтов раскулачить. Отнять все добро — раздать бедным.

Нет, ничего тут не придумаешь. Один только выход. Скорей бы построили разрушенные города, хлеб бы поскорей вырос на Украине. Им Юлия Николаевна с первого класса говорила, что Украина — наша житница, ну, вроде амбара с зерном, значит.

А будет амбар, сразу полегчает, станет лучше жить и Ивановне с девочками.

Не оставляют Михаську в покое эти мысли. Ему кажется, что тут что-то не так…

Ведь фашисты разрушили много. Когда все построят? Опять несколько лет. И что же, эти несколько лет Ивановна должна просто сидеть и ждать?

Нет, что-то не сходилось в этих размышлениях. Как в задачнике. И ответ в конце книжки есть, а задачу никак не решишь. И все вроде правильно, а не получается…

Иногда он думал, что надо просто ждать, просто жить, просто зарабатывать на хлеб. Но ведь просто жить и просто зарабатывать — так ведь и Зальцер поступает, и его мать с отцом, и бабушка Ивановна, когда посылает Катьку квас продавать.

Так как же? Все о себе думают, о том, как прожить. А как правильно?