Семейные тайны

С нашим прибытием в Ундол всё вышло исключительно удачно — мы приехали почти к завтраку. Его, правда, пришлось немного отложить, чтобы можно было хотя бы умыться с дороги. Как и ожидалось, матушка, Татьянка с Оленькой, а больше всех Митька, нашему прибытию несказанно обрадовались. Увидев, какой именно багаж разгружают с кареты, Митька, как сказали бы в моём бывшем мире, выпал в осадок, а когда узнал, кто всё это придумал, и где это сделали, у него аж дыхание перехватило. Да уж, хорошо у младшенького утро начинается, аж самому завидно...

Тем не менее за завтраком Митька вёл себя чинно и пристойно, как оно и подобает бояричу и будущему офицеру. Что там творилось в его душе, гадать не берусь, но когда мы усадили Татьянку и Оленьку рисовать мишени, он уже не мог сдерживать нетерпения.

— Алёша, — он, должно быть, решил, что меня пробить на жалость будет проще, нежели остальных, — ну зачем эти мишени? Что, так пострелять не сможем?

— Сможем, — как бы согласился я. — Только, видишь ли, какое дело... Стрелять просто так — это развлечение. Развлечение, замечу, пустое. А стрелять в мишень — это учение стрелкам и испытание оружию. То есть дело осмысленное и полезное.

Разинув рот от этакой премудрости, Митька притих, а Васька, отвернувшись, изо всех сил сдерживал смех. Наши юные красавицы ничего этого, похоже, и не заметили, они настолько увлеклись рисованием, что мне стало даже интересно, что же такое они там творят.

М-да... Если Татьянка, не шибко мудрствуя, просто исполняла поставленную ей задачу — изображать на бумаге разноцветные круги один в другом, и разнообразила работу лишь подбором красок разных цветов, то Оленька подошла к делу творчески и изобретательно. Круги рисовала и она, но у неё фоном для них служили наброски довольно-таки неприятных рож. Приглядевшись, я вдруг опознал в одной из них некоего, пусть и карикатурного, но вполне себе типичного турка, губастого и щекастого, да ещё и в феске,[1] другая показывала столь же типичного и столь же карикатурного длинноносого шведа, далее шли уже какие-то сказочные персонажи — Баба Яга, ведьмы неопознанной принадлежности, страшные уродливые рожи то ли карликов, то ли ещё кого, всяческие разбойники и даже черти, хотя, скорее, чертенята.

— Ну ты, Оль, сильна... — не сдержал я восхищения. — Ты особо-то не старайся, всё равно ж расстреляем в клочки!

— А чего их жалеть? — рассудительно выдала юная рисовальщица. — Я вам ещё нарисую!

— Оленька у нас уже половину красок извела да карандашей чуть не полгросса [2] сточила, — наябедничала Татьянка. У неё в комнате тех рисунков целая куча!

Я загорелся желанием посмотреть. Да уж, было на что... Гуси, утки, куры с петухами, кошки и собаки, прислуга в усадьбе — рисунки выглядели на удивление живыми, слегка небрежными, но все характерные особенности натурщиков и натурщиц девочка схватывала и отображала безошибочно. Слуг, например, я по Оленькиным рисункам опознавал легко и моментально. Акварельные пейзажи в исполнении названой сестрицы смотрелись столь же живо, хотя мне было сложнее узнавать изображённые места, помнил я здешнюю местность не так чтобы очень.

— Меня Елена Платоновна ругает за такое, всё время заставляет цветы рисовать да посуду всякую, — скривилась Оля, когда я спросил, как у неё с изографией в гимназии. — Говорит, только так можно руку поставить. Я, конечно, делаю, как она велит, но тут-то не гимназия, рисую, что хочу и как хочу!

— А гимназические рисунки у тебя есть? — спросил я.

— Поищу, оставались вроде бы, — не особо уверенно ответила Оля.

Искала она долго, старательно копаясь в стопках и ворохах бумаги, что-то бормоча себе под нос.

— Вот, нашла, — Оленька прижимала к груди толстую пачку листов. Вывалив их на стол, она бегло просмотрела несколько из них, проверяя, то ли это, что искала. — Только они скучные, — кажется, это она так извинялась.

Ого! Такую старательную прорисовку я встречал разве что в учебниках, и то не во всех. Да, видимо, неизвестная мне Елена Платоновна на самом деле не человек, а какая-то драконша, раз сумела заставить Оленьку рисовать в строгой академической манере — безупречной в деталях и полностью обезличенной, никак не говорящей ни слова об авторе рисунка. Сильна Елена Платоновна, ох и сильна... Вот не знал бы, что и это рисовала моя названая сестрица, так бы и не подумал, что она этак умеет. Что ж, кажется, я уже знаю, кто будет иллюстрировать мои инструкции к винтовкам.

— А вы стрелять пойдёте? — спросила Оля. — А мне с вами можно?

— Тебе? — удивился я. — Там будет много грохота, вонючего дыма и ничего интересного.

— Как раз интересно! — кинулась возражать сестрица. — Я никогда не видела, как стреляют! А я вас нарисую, если с собой меня возьмёте!

Это она удачно зашла, ничего не скажешь — пообещать, что исторический, можно сказать, момент будет её стараниями запечатлён для потомков. После такого уговаривать отца и дядю взять Оленьку с нами пришлось уже мне. Было непросто, но я справился. Да попробовал бы не справиться, с такой-то аргументацией!