Семейные ценности (СИ)

— И чем это лучше? — Уэнсдэй обернулась к нему, отложив в сторону чёрную папку. — Принц изнасиловал погруженную в летаргический сон принцессу, а через девять месяцев у неё родились близнецы и от голода начали сосать её пальцы. Таким образом, яд из её организма был удалён и…

— Не продолжай. Я понял, что нам с тобой в детстве читали немного… разные истории. Впрочем, чему я удивляюсь? — тяжело вздохнув, он присел перед женой на корточки и положил ладони на её колени, скрытые шелковой тканью длинного халата. — Но есть и другие сказки. Как насчет Золушки?

— Её старшая сестра отсекла себе пальцы на ногах в попытке надеть туфельку, — категорично отрезала Аддамс и спустя секунду, словно первой части сказанного оказалось недостаточно, твёрдо добавила. — А младшая — пятки.

— Ну а Русалочка? — он всё ещё верил, что надежда умирает последней.

— Покончила жизнь самоубийством, потому что не смогла перерезать горло принцу, — Уэнсдэй медленно провела по его шее указательным пальцем. От прикосновения чёрного ногтя в форме острого стилета по спине Ксавье невольно пробежали мурашки. — К слову, совершенно иррациональное решение, учитывая, что он женился на другой.

— А ты бы смогла перерезать мне горло, если бы я женился на другой? — Торп усмехнулся и, перехватив тонкую руку Аддамс, на мгновение припал губами к изящному запястью.

— Ты бы не смог жениться на другой, — она выразительно изогнула смоляную бровь. — Я бы перерезала ей горло задолго до свадьбы.

А потом Уэнсдэй резко подалась вперёд и впилась в его губы жадным глубоким поцелуем.

Дорога до Нью-Джерси занимает чуть больше часа. Под неодобрительным взглядом жены Ксавье немного превышает скорость, и плывущие за окном деревья сливаются в сероватую монолитную стену. Утробный рык мощного мотора, плавные переливы классической музыки из динамиков и ровный голос Уэнсдэй, зачитывающий подробный отчёт о многочисленных колото-резаных ранах — всё это действует на их дочь получше любого снотворного. Уже спустя двадцать минут пути Мадлен начинает клевать носом, поминутно роняя голову на грудь и тут же вскидывая обратно со всем присущим ей упрямством.

Но в конце концов сдаётся во власть Морфея — откидывается на спинку детского кресла и окончательно закрывает глаза.

Аддамс тут же тянется к колёсику слева от бортового компьютера и убирает громкость музыки почти до минимума. А затем к кнопке климат-контроля — чтобы прибавить температуру в салоне. Эти маленькие проявления заботы настолько трогательны, что Ксавье не может сдержать блаженной улыбки.

Уэнсдэй, всегда кажущаяся такой холодной и равнодушной, неожиданно сумела стать по-настоящему прекрасной матерью — в меру строгой, но невероятно заботливой. Готовой защищать свою семью до последнего.

А ведь когда-то он так не считал — после рождения Мэдди Торп не разговаривал с женой практически два месяца. Не мог простить ей безответственности, едва не ставшей фатальной для них обеих.

Даже теперь, по прошествии пяти с половиной лет, он с содроганием вспоминал то страшное время, когда их жизни буквально висели на волоске. Многочасовая операция, огромная кровопотеря у Уэнсдэй и две остановки сердца у Мадлен.

А когда вышедший в коридор врач с облегчением сообщил, что опасность миновала, Винсент отвёл сына в сторону и рассказал, что именно стало причиной трагедии. Поначалу Ксавье не поверил.

Словно мозг на подсознательном уровне отказался воспринимать шокирующее осознание, что Уэнсдэй добровольно рискнула сразу двумя жизнями. И во имя чего? Какого-то поганого расследования и своих неуемных амбиций? Нет. Немыслимо.

Это было слишком. Даже для неё.

Но когда она пришла в себя на следующий день, Торп задал всего один вопрос — а Аддамс молча опустила взгляд, несколько раз растерянно моргнула… и быстро кивнула.

И у него внутри словно что-то оборвалось.

Наверное, если бы Мадлен не выжила, он бы тут же ушёл и подал на развод. Потому что не смог бы смотреть на Уэнсдэй и знать, что именно она повинна в смерти их ребёнка.

Но Мадлен выжила.

И объединила родителей связью куда более крепкой, нежели официальный брак и клятва в вечной верности перед Богом и людьми.

И Ксавье денно и нощно находился в больнице рядом с женой и дочерью на протяжении трёх месяцев, ушедших на реабилитацию.

Помогал Уэнсдэй вставать с кровати и долго ходить по коридорам, как предписали врачи — поначалу она упрямо отвергала его заботу, но её собственных сил едва хватало, чтобы принять вертикальное положение.

Помогал переодеваться и даже заплетать косы — но за всё это время не проронил ни слова. Не хотел. Да и не мог.

А потом однажды застал её в отделении интенсивной терапии. Уэнсдэй стояла над кувезом, где лежала их крохотная малышка, опутанная бесчисленным количеством проводов и систем жизнеобеспечения.

Водопад густых чёрных волос полностью скрывал лицо Аддамс, но худенькие острые плечи заметно дрожали. А когда она резко обернулась на звук его громких шагов, Ксавье увидел то, чего не видел никогда прежде — по бледным ввалившимся щекам беззвучно катились слёзы.