Семейный алтарь

- Старая кровать, - сказал он, - прощай. Прости меня.

Он взволнованно тронул бронзовых львов. Встал, походил из угла в угол. "Входи, Мария!" Он представил, как она обрадуется.

Он ожидал, что услышит ее быстрый бег по ступенькам, но с лестницы донеслись неспешные, размеренные шаги. "Нет, это не моя Мария, - подумал он, - она ходит не так".

Дверная ручка повернулась.

- Мария.

- Ты уже дома! - она счастливо улыбнулась ему.

Может быть, она уже догадалась? Может быть, это у него на лице написано?

- Я была внизу, у соседок! - воскликнула она. - Надо было всем рассказать!

- Всем рассказать?

- Доктор! Я ходила к доктору!

- Доктор? - спросил он недоуменно. - Ну и?

- И, Папа, и...

- Ты сказала... Папа?

- Папа, Папа, Папа, Папа!

- Ох, - сказал он нежно, - то-то ты так осторожно шла по лестнице.

Он обнял ее, но не слишком сильно, расцеловал в обе щеки, закрыл глаза и завопил. Потом будил соседей и все им рассказывал, снова будил и снова рассказывал. И было немного вина и осторожный вальс, и объятия, и трепет, и поцелуи в брови, веки, нос, губы, виски, уши, волосы, подбородок - в потом наступила полночь.

- Это чудо, - шептал он.

Они были одни в своей квартире, еще не остывшей от недавнего нашествия, смеха и разговоров. И теперь они снова были одни.

Выключая свет, он увидал на комоде квитанцию. Ошеломленный, он попытался придумать, как бы поднести ей этот сюрприз.

Мария сидела в темноте на кровати, зачарованная чудом. Она странно двигала руками, то разводя их в стороны, то снова медленно смыкая ладони, словно марионетка, словно плыла в теплой полночной воде. И вот, наконец, очень осторожно, она легла.

- Мария, я должен кое-что сказать тебе.

- Да? - слабо донеслось от нее.

- Теперь, когда это случилось с тобой, - он сжал ее ладонь, - тебе понадобятся удобства, отдых, новая красивая кровать.

Она не вскрикнула счастливо, не повернулась к нему, не обняла. Она молчала, думала о чем-то и молчала.

Волей-неволей ему пришлось продолжать:

- Наша кровать - ни что иное, как каллиопа.

- Это наша кровать, - сказала она.

- Под нами спит верблюд.

- Нет, - тихо сказала она. - С нее в мир сойдут офицеры - их хватит на три армии, - две балерины, знаменитый адвокат, высоченный полисмен, семь глубоких басов, альтов и сопрано.

Он покосился на квитанцию - она все же лежала на комоде, потрогал под собой изношенную обивку. Пружины легко приняли все его члены, каждый усталый мускул, каждую ноющую кость.

Он вздохнул.

- Я никогда с тобой не спорю, малышка.

- Мама, - поправила она.

- Мама, - сказал он.

Потом они закрыли глаза, натянули одеяла до самых подбородков и долго лежали в темноте под огромным фонтаном, под взглядами конклава свирепых бронзовых львов, янтарных козерогов и смеющихся горгулий. Он прислушался. И услыхал ее. Сначала она звучала далеко-далеко, неуверенно, но он вслушивался, и она становилась все яснее и яснее.

Мария тихо завела руку за голову и ее пальцы начали свой танец на поблескивающих струнах арфы, на органе старой кровати. Это была... да, конечно же - "Санта Лючия!"

Губы его напевали, мелодия слилась с горячим дыханием.

"Са-ан-та-а Лю-чи-я! Санта Лючия!"

Это было прекрасно и небывало.