Семейный круг

Дениза вспорхнула через пять ступенек, бросила сумку в передней и распахнула дверь в сад. Под ивами, склонившись над бассейном, стоял молодой человек в военной форме. То был Жак. Она побежала к нему, кинулась в его объятия, потом взглянула ему в лицо. Вид у него был неплохой, — чуть бледный, пожалуй. Но какой он маленький и хрупкий! Она представляла его себе более мужественным.

— Жак, как я счастлива! Как ты сюда попал? Почему не предупредил заранее?

Он объяснил, что накануне получил в госпитале отпуск по болезни, а в Пон-де-Лэр сообщил, что приедет только завтра, нарочно, чтобы провести вечер в Руане с Денизой.

— Значит, ты уедешь только завтра?

— Да. Чемодан я оставил в гостинице.

— Как мило, что ты приехал ко мне прежде, чем отправиться к родителям. Значит, мы проведем вместе весь день? Чудесно! Я все время буду с тобой. Наплевать на химию, наплевать на физиологию, — все побоку!

Она повела его в свою комнату.

— Видишь, у моего изголовья — твоя фотография и твой Ницше.

Он присел на кровать и обнял ее за талию.

— Любимая! — говорил он в волнении, прижимаясь головой к ее груди… — Если бы ты только знала, как я мечтал об этом мгновении… как долго.

Он привлек ее к себе и, склонившись, стал исступленно целовать в губы. Она всем телом почувствовала его близость, испугалась и сделала движение, чтобы высвободиться.

— Подожди, Дениза. Я так долго мечтал о тебе. Другие из нашей эскадрильи, как только попадали на отдых, бегали к женщинам. А мне никого не надо, кроме тебя. Даже сегодня, проезжая через Париж, я не хотел. Только тебя.

Он смотрел на нее умоляюще и ласково. Дениза подумала, что через несколько дней он опять уедет и, быть может, уже не вернется никогда. Она поднялась, сжала теплыми руками его щеки и, вся трепещущая, долго смотрела ему в глаза.

— Слушай, любимый. Сейчас я провожу тебя к бабушке. Я скажу, что мы вместе едем в Пон-де-Лэр с поездом в шесть десять, и проведу с тобою ночь в гостинице.

Это и обрадовало и испугало его.

— Чудесно! А если твои родители позвонят?

— У бабушки нет телефона. Да и что может случиться? К тому же — будь что будет, я люблю риск!

— Так-то так, Дениза, но имею ли я право принять от тебя такую жертву? То, что ты собираешься сделать, страшно опасно. Девушка…

Она вырвалась из его объятий.

Госпожа д’Оккенвиль никак не могла понять, о чем ей толкуют.

— Что ты говоришь? Это Жак Пельто? Не родственник ли он нотариусу, который составлял брачный договор твоей мамы?

— Родственник, бабушка. Это его внук.

— Вот как!

Дениза заметила, что на лице бабушки отразились все давние обиды на мэтра Пельто: «Ноль плюс ноль дают ноль». Однако госпожа д’Оккенвиль лишь спросила:

— И он — солдат?

— Да, бабушка.

— В семидесятом году у моего дорогого Адеома была почти совсем такая же форма. Только кепи чуть повыше.

Дениза вместе с Жаком вернулась в свою комнату и побросала в чемодан кое-какие вещи. Среди них Жак заметил розовую ночную сорочку и домашние туфли. Полчаса спустя они входили в гостиницу. По дороге Жак объяснил, что снимет для нее комнату рядом со своей. Оба они были так напуганы своей смелостью, что положение оставалось неопределенным, невыясненным до конца. Дениза вздрогнула, узнав, что это та самая гостиница, где в мирное время, как говорили в Пон-де-Лэре, госпожа Эрпен каждую неделю встречалась с доктором Гереном. Они заказали обед в комнату Жака, но почти не могли есть. Они смотрели друг на друга в волнении, в тревоге. Она просила рассказать о сражении, в котором его ранили. Когда убрали со стола, она заперла дверь на задвижку и села к нему на колени. Он стал целовать ее, сначала нежно, потом с неистовой страстью.

— Ты все ворчишь, Дениза.

— Да, от радости. Бунтарка счастлива, что побеждена. Я не очень тяжелая? От меня рана не болит?

— Нет-нет, уже все зажило. Рана была пустячная.

— Где она?

Он снял китель, расстегнул рубашку и показал небольшой розовый рубец. Она поцеловала шрам и встала.

— Подожди минутку, — сказала она, — я тебя позову.

Немного погодя она крикнула из соседней комнаты:

— Дорогой!

Он бросился к ней. Она с трудом подавила в себе желание бежать, она не испытала удовольствия, только почувствовала своего рода нравственное удовлетворение от того, что преодолела брезгливость.

Около полуночи Жак заснул на плече подруги — он был еще слаб после ранения. Она старалась не шевелиться и дышала тихо, чтобы его не разбудить. Сама же она была до того взволнована и растеряна что не могла уснуть. Как-никак то, что она сделала, очень значительно. Будет ли Жак верен ей теперь, после того как она перестала быть для него девушкой, тайной? Не разочаровался ли он? Охвачен ли он тем же чувством тревоги и ожидания, что и она? Как может он спокойно спать после поступка, который должен определить всю дальнейшую жизнь? На рассвете она задремала. В полусне ей представилась монастырская часовня, аббат Гиймен, потом Сабина Леклер, идущая рядом с нею по берегу Эры.