Семейный пикник

В свое время Патрик из-за сложного перелома провел в его больнице два месяца; к Бэрриджу он попал уже после того, как кости срослись неправильно, — и он едва ходил. Бэрриджу пришлось снова его оперировать и потом еще долго возиться с его ногой, чтобы избавить от хромоты. Поначалу нетерпеливый и избалованный пациент изрядно донимал его своими капризами, и лишь профессиональный долг заставил Бэрриджа продолжать лечение. Когда Патрик в приступе раздражения через две недели после операции заявил Бэрриджу, что его специально держат так долго в больнице, тот не на шутку рассердился и ответил, что, напротив, прилагает все усилия, чтобы как можно скорее от него избавиться. Вместо того чтобы окончательно разозлиться, Патрик вдруг засмеялся и вежливо извинился. Бэрридж тогда был несколько удивлен, но познакомившись с ним поближе, понял, что Патрик, невзирая на свои выходки, редко ссорится с кем-нибудь всерьез: у него был легкий нрав, и при желании ему всегда удавалось наладить отношения с человеком, которого он задел, причем это получалось очень естественно, без особых усилий. В дальнейшем Патрик больше не предъявлял Бэрриджу претензий, зато постоянно жаловался, что устал лежать, и совсем по-детски буквально вымогал разрешение встать; заранее зная, что Бэрридж откажет, он, услышав отказ, каждый раз искренне огорчался.

На столике он держал фотографию рыжеволосой синеглазой девушки, однако навещал его — очень часто — один Роджер. Из случайно услышанного обрывка телефонного разговора Бэрридж понял, что Патрик сам против того, чтобы она приезжала сюда, а вскоре догадался и о причине: Патрик был еще слишком молод и самолюбив и не хотел показываться своей девушке в таком беспомощном состоянии. Патрик любил поболтать, и вскоре Бэрридж уже знал, что девушку зовут Джемма Кембелл, что она шотландка и живет в Эдин­бурге, а познакомились они год назад, когда она приезжала в Лондон к родственникам.

Бэрридж был предупрежден Роджером о том, что Патрик плохо переносит вид крови, и старался ненароком не вызвать у того тяжелых воспоминаний, однако после месячного пребывания в клинике сама больничная обстановка стала тяготить Патрика; дело было уже не в капризах или дурном настроении, ему действительно было плохо. Причина этого, по-видимому, крылась в сложных ассоциативных связях; Патрик вообще с предубеждением относился к больницам, за свою жизнь ему дважды (первый раз сразу после самоубийства отца, второй — после охоты, куда его затащили приятели) приходилось подолгу лечиться в психиатрической клинике, воспоминания об этом были крайне неприятны сами по себе, а кроме того, связывались в его памяти с первопричиной болезни. В результате Бэрридж был вынужден попросить Роджера привезти для консультации психиатра, у которого Патрик лечился, и тот заявил, что пациенту необходимо немедленно покинуть клинику. Бэрридж оказался в затруднительном положении: с одной стороны, держать Патрика в больнице становилось опасно, с другой — если прекратить лечение и отпустить его домой, он останется хромым. Опасаясь нервного срыва, Бэрридж все же решил уступить настоянию доктора Рэморни и сказал Роджеру, чтобы завтра утром он забирал Патрика — гипс с ноги был уже снят. Пока Бэрридж обсуждал положение с Роджером и доктором Рэморни, наступил вечер. Доктор Рэморни зашел еще раз взглянуть на Патрика, потом вышел настроенный очень мрачно и потребовал, чтобы ночью при нем дежурила медсестра. Сам Патрик, чувствуя, что нахо­дится на грани срыва, просил Роджера увезти его сейчас же, однако пускаться с ним в путь ночью Бэрридж считал неразумным, вместе с тем он полностью разделял тревогу психиатра и боялся оставлять Патрика на ночь в больнице. В итоге он предложил Патрику провести эту ночь в своем доме, расположенном рядом с клиникой. Патрику было уже все равно, где находиться, лишь бы не в больничной палате. В доме Бэрриджа он сразу почувствовал себя лучше. Бэрридж специально устроил его в экзотически обставленной комнате, где на стенах висели охотничьи трофеи (свободное время Бэрридж делил между альпинизмом и охотой), а на полу лежала тигровая шкура, сшитая из двух так искусно, что казалось, будто она принадлежала одному зверю-гиганту. Красочные трофеи завладели воображением Патрика; Бэрридж стал рассказывать, как охотился в Африке, молодой человек слушал с загоревшимися глазами и потом заявил, что тоже обязательно съездит туда, после чего доктор оставил его одного уже без всяких опасений. Когда утром он заглянул к Патрику, тот спал совершенно спокойно. Бэрридж прекрасно понимал, что отправлять его обратно в больницу нельзя, а бросать лечение на середине ему не хотелось: он обещал избавить Патрика от хромоты и, хотя теперь непредвиденное осложнение снимало с него ответственность, все же предпочитал довести дело до конца. Существенную роль сыграло и то, что Патрик ему нравился, — в итоге Бэрридж предложил молодому человеку жить в своем доме, откуда он будет ходить в клинику на процедуры.