Семейный стриптиз

Мишель колотила крупная дрожь. Этот человек, его властный голос и ледяной взгляд наводили на нее ужас.

– По-видимому, вы нас не поняли, мистер Брузман. – Майкл тоже поднялся. – Мы не намерены вести перегово­ры, и торг с вашей стороны совершенно неуместен. Моя клиентка сообщает новые правила игры, только и всего. Мишель Руссо не сомневается в справедливости всех предъявленных ее мужу обвинений. Ваше счастье, что она не отправилась прямиком к окружному прокурору и не объяснила ему, откуда в ней эта уверенность.

Рик Брузман снова покачал головой, подумал немного и вернулся на место. На этот раз он исполнил иной акроба­тический этюд: зацепил носками ботинок передние ножки стула и подался вперед. Мишель понадобилась вся сила воли, чтобы встретиться с ним глазами.

– Фрэнк вас любит, Мишель, вы это знаете! – про­никновенно сказал он. – И вас, и детей. Я уверен, что чув­ство порядочности не позволит вам бросить его в такой трудный момент. Не делайте этого, Мишель! – Он помол­чал. – Фрэнк только что звонил мне. Он очень хочет с вами поговорить.

Майкл тут же вмешался:

– Неуместное предложение, советник! Моя клиентка не станет общаться с человеком, который ее избил. Ставлю вас в известность, что факт насилия юридически под­твержден. У нас на руках письменный запрет для вашего клиента приближаться к жене и детям. О разговоре не может быть и речи, а если вы будете давить на мою клиент­ку, исковое заявление окажется в суде завтра же. Мистеру Руссо, полагаю, на данный момент хватает проблем и без обвинений в оскорблении действием.

Мишель неожиданно поднялась.

– Я с ним поговорю, – твердо сказала она, взглянув на Майкла.

– Вы вовсе не обязаны…

– Я с ним поговорю, – повторила она. – Но вы все сказали правильно. Никаких переговоров не будет. Мы пришли сюда только для того, чтобы объяснить новое по­ложение вещей. То же самое услышит от меня и Фрэнк.

Коротышка-адвокат печально покачал головой и кив­нул на телефон.

– Может быть, оставим миссис Руссо? – обратился он к Майклу. – Мне тоже нужно с вами кое-что обсудить.

– Хотите, я останусь? – спросил Майкл у Мишель.

– Нет, спасибо. Все будет в порядке.

«Ты не ребенок. Вот и веди себя как взрослая и разум­ная женщина, – сказала себе Мишель. Она уже протянула к телефону руку, но вдруг заколебалась. – Что ни говори, а он отец твоих детей, твоя большая любовь, человек, с которым ты делила постель последние четырнадцать лет. И вместе с тем это совершенно чужой человек. Он лгал тебе все эти годы, вел двойную жизнь. Он подверг тебя и детей страшному риску, а потом дважды избил тебя. Сни­мешь трубку – не забудь, что ты говоришь не с тем Фрэн­ком Руссо, которого когда-то полюбила».

Мишель решила, что справится. Справиться бы еще с дрожью в руке, сжавшей телефонную трубку.

– Алло!

– Мишель? Это ты, Мишель?

Слышать его голос уже было для нее испытанием. Ми­шель сделала глубокий вдох.

– Да, это я. Ты что-то хотел?

– Хотел и хочу, Мишель! Хочу, чтобы ты перестала прятаться. Хочу, чтобы вернулась домой. Ты ведь знаешь, я… поступил так от отчаяния. Бред какой-то, Мишель! Я был вне себя. Возвращайся. Верни мне детей. И деньги.

Ах, ну да! Деньги. Кругом деньги. В первую очередь – день­ги. Всем пожертвовал ради денег.

Мишель стало нехорошо. Чтоб они провалились, эти проклятые деньги! Не прикоснется она к ним… никогда, ни за что! Лучше умереть с голоду.

Что ему ответить, этому чужому голосу в трубке? Ска­зать, что она лишилась мечты, осталась без прошлого и без будущего? Сказать, что боль от побоев – ничто в сравнении с душевной болью? А стоит ли?

– Обратись к моему адвокату, Фрэнк.

– Прошу тебя, Мишель! Умоляю! Позволь хотя бы встретиться с тобой. У Брузмана, в его присутствии, если хочешь.

– Нет.

– Тогда дома? Приезжай, Мишель. Поговорим.

– Нет!

Возвращаясь домой после пытки у Брузмана, Мишель постепенно приходила в себя. Нужно будет – она согла­сится повидаться с Фрэнком, но встреча ничего не изме­нит. Ни свидетельства в свою пользу, ни своих грязных денег он не получит.

Однако ей и самой нужны деньги хотя бы на первое время… Деньги и план дальнейших действий. Она должна работать, обеспечивать себя и детей. Период «уютного се­мейного гнездышка» остался позади. У нее был дом – пол­ная чаша. У нее была кухня, набитая всевозможной быто­вой техникой, она стирала пыль с двух сервизов настояще­го тончайшего китайского фарфора. Ее подушек-думочек хватило бы на десять домов, а о таком персидском ковре во всю гостиную никто из соседей и друзей даже не мечтал. Ее гардероб ломился от нарядов, которые за всю жизнь не переносить, шкатулка – от драгоценностей, которые разумная женщина не рискнула бы надеть без телохранителя. На ее детей, против всяких правил воспитания, игрушки, обувь и одежда сыпались как из рога изобилия. Всему этому теперь положен конец.