Семейный стриптиз

Энджи сдвинула дверцу встроенного шкафа и приня­лась складывать в коробки платья, блузки и костюмы, время от времени утрамбовывая стопку, чтобы вышло ком­пактнее. Одежда, однако, все не кончалась; Энджи и не ду­мала, что у нее столько тряпок. Узкое платьице, синея среди ее любимых бежевых, красных и кирпичных тонов, бросилось ей в глаза. Она потянулась за шелковым наря­дом, повертела его перед собой в вытянутой руке и… ворох одежды на распялках, который она другой рукой прижима­ла к боку, рухнул на пол у ее ног.

– Позвольте! – Шон, уверенный, что она просто не справилась с количеством одежды, бросился на помощь.

– Спасибо, – пробормотала Энджи, тупо глядя в про­странство.

Невидяще, как в тумане, по-прежнему с синим платьем в вытянутой руке, она побрела в ванную, закрыла за собой дверь, повернула ручку и повесила распялку на крючок для халатов рядом с зеркалом. Опустившись на крышку унита­за, Энджи уставилась на платье. Чужое. У нее такого ни­когда не было. И, уж конечно, не Рэйда – даже если он за несколько дней превратился в трансвестита, этот шелко­вый лоскут четвертого размера на него не налез бы.

Не иначе как мисс Сопрано изволила оставить. Быстро же Рэйд справился! Месяца не прошло после кошмарного юбилея, а он уже нашел жене заместительницу. Или?.. Что – или? Иного не дано.

Оставив платье на крючке, Энджи вернулась в спаль­ню. Ясное дело – в шкафу обнаружился еще чужой пид­жак, две пары незнакомых джинсов, две блузки, белая и синяя, и серый деловой костюм. Внизу выстроились в ряд четыре пары обуви: черные и темно-синие лодочки, кроссовки и закрытые туфли без каблуков, Энджи взяла в руки черную лодочку. Размер семь с половиной, и качество… за такую кожу немало пришлось выложить. У нее вдруг за­кружилась голова, а в груди словно огонь полыхнул.

Что ты такое, Рэйд? Измену она еще как-то могла по­нять. Раскаяние и желание вернуть жену – тоже. Очень может быть, что «дар любви» – перстень от «Шрив, Крамп и Лоу» – был искренним жестом с его стороны. Но как он мог клясться ей в любви, предлагать повторить брачные клятвы – и через две недели (или раньше?) привести в дом другую женщину?! В голове не укладывается. Да любил ли он ее когда-нибудь? Известен ли вообще мужчинам смысл слова «любовь»? Неужели она была всего лишь безделуш­кой Рэйда Уэйкфилда, аксессуаром его беззаботной жизни, вкупе, скажем, с клюшками для гольфа, теннисны­ми ракетками, клубными блейзерами?

А она сама ему позвонила! Какой позор! Щеки Энджи вспыхнули. Не дай бог, он все-таки объявится. Нужно уби­раться отсюда как можно скорее.

Энджи окликнула Шона и, не оборачиваясь, указала на кресло.

– Это тоже забирайте, – произнесла она в тот момент, когда на пороге спальни вместо ирландца возник Рэйд.

– Поверить не могу!!! – воскликнул он. – Слава богу! Ты дома, Энджи!

– Ошибаешься. Я уже не дома. Только соберу вещи и… Вопреки всему, что случилось, ее поразила его красота.

Опять. Как всегда. Не смей любоваться им! Не смей даже вспоминать о любви и страсти! Легко сказать, когда от же­лания кружится голова… Рэйд шагнул к ней.

– Пожалуйста, Энджи. – Его глаза умоляли. – Скажи, что останешься!

– Черта с два! Да и зачем, хотелось бы знать? Чтобы де­лить ванную не только с тобой, но и с ней! Будь так любе­зен, ответь только на один вопрос: это та же самая, с которой ты спал весь год, или новая?

Энджи был противен собственный тон – скандальный и в то же время откровенно оскорбленный. Но у нее не было выбора. Разве что разыграть из себя истинную Уэйк­филд и уйти, не нарушив надменного молчания? Не до­ждется! Рэйд сделал еще шаг; Энджи попятилась и наткну­лась сзади на кресло. В этот миг Шон просунул голову в дверь:

– С книгами закончили. Дальше что?

– Забирайте журнальный столик и два голубых све­тильника, – отозвалась она, упорно глядя в глаза мужу.

Ирландец молча кивнул и исчез. Рэйд снова шагнул вперед.

– Энджи, прошу тебя, выслушай. Внимательно. Я по­нимаю, что поступил некрасиво и глупо. Но мне было так одиноко без тебя… – Он опустился на край кровати.

«Вот что в нем так привлекает, – вдруг сообразила Энджи. – Эта его очаровательная детскость! Пожалуй, не будь он так хорош собой, то не казался бы таким трогатель­ным, таким ранимым. Но как не растаять при виде взрос­лого, мужественного, сексуального парня, который с жалоб­ной искренностью признает свою слабость и свои страхи?»

Рэйд всегда жил эмоциями, словно трехлетнее дитя. Возможно, поэтому рядом с ним Энджи ощущала свою силу. А возможно, это создавало иллюзию, что ей единст­венной удалось надколоть скорлупу его совершенства.