Семейщина

С появлением каппелевцев надежды Дементея Иваныча на возврат белой власти опять было разгорелись, но только три дня, уклоняясь от боя, промаячили на Тугнуе белые обозы, каппелевская колонна, оторвавшаяся, видимо, от главных сил, так же быстро растаяла в белесом мареве сопок, как быстро и неожиданно появилась…

На восток подался японец, на восток оттянул своих казаков атаман, будто унес с собою робкую, уже надежду Дементея Иваныча: «Можа, воротятся еще?» И в сотый раз задавал он себе один и тот же безответный вопрос: «Ну, а мы-то как?»

К весне надежда лопнула окончательно, ровно горшок глиняный треснул: партизанский командующий Лебедев, слышно, ввел свои полки в Верхнеудинск, бесповоротно откатился японец к Чите, и кольца для красных никакого нет, — садись в Заводе на поезд и поезжай в Москву, хоть до самого Ленина!

2

— Что за оказия такая? — с тревогой в голосе спросил Дементей Иваныч на третью неделю восстания. — Куда Андрюха запропастился?

По нескольку раз в день выходил он за ворота и глядел вдоль Кандабая, не запылит ли поземкой на повороте улицы Андреев конь.

— Кабы знатьё! — вздыхал он.

В конце концов Дементей Иваныч не выдержал:

— Сбирайся, Федотка, до волости. Сбегай-ка насчет дяди… Что такое, ума не приложу!

Федот проворно слетал по заречью до ревкома. В ревкоме ему объявили: убит-де Андрей Иваныч в стычке с японцами, подсекла его японская пуля у Новой 3ардамы. И еще узнал Федот: рядом с дядей Андреем зацепила вражья пуля бывшего пастуха Алдоху, раздробила ему правую руку, и лежит сейчас Алдоха в мухоршибирской больнице, в жару мается.

Федот принес эти новости домой. Семья как раз садилась за стол. Павловна прилаживалась на табурете к медному ведерному самовару. Дементей Иваныч залез в самый угол, меж Дарушкой и Василием.

Войдя в избу, Федот наскоро взметнул двуперстием:

— Чистое горе, батя…

Дементей Иваныч бросил на стол протянутую было к сковороде вилку.

— Дядю Андрея убили! — опустил глаза Федот. Дементей Иваныч аж подскочил на лавке:

— Убили?! Что говоришь!

— Японец убил… Вместе с другими закопали у Новой Зардамы, в партизанской общей могиле…

— Оказия! Будто за смертью приехал на родимую сторону. — Не довелось Андрею Иванычу лечь в своей деревне, — вставила Павловна.

Грустная минута молчания прошлась по избе. Никто не принимался за еду. Дементею Иванычу живо так припомнился последний разговор с братом… И кто ж его, Андрюху, знал, кто мог угадать, что поедет он прямо к партизанам? К батьке на Обор сбирался, а вот куда занесло! Не старик ли завлек Андрея?.. И кто кого завлек?.. И свиделись ли они еще?

«Каких коней ухайдакал старый черт!» — с негодованием подумал об отце Дементей.

Теперь, со смертью Андрея, ничто уже не стояло на дороге Дементея Иваныча, никто не мог предотвратить раздела с батькой. Правду сказать, малость побаивался он с отъездом брата на Обор: а вдруг в защиту старика пойдет Андрюха или доли своей потребует, или прижмет ему, Дементею, хвост… Ан, некому теперь прижимать!..

Полное лицо его порозовело, покрылось испариной. Он неожиданно для самого себя улыбнулся и, утираясь полотняным рушником, сказал:

— Ну, ешьте же… Завтра доведаемся с Василием на Обор. Знает ли еще батька об этакой беде?

— Откуда там слух пройдет, — с сомнением проговорил Василий.

— У дедки своя беда: коней упропастил, — усумнилась и рябая Дарушка.

Она сказала это тоном искреннего сочувствия, — дескать, и без того старику тяжело. Но именно это сочувствие и кольнуло Дементея Иваныча.

— Это ему что, подумаешь — горе: не его кони, чужие!.. Эка дура! — зло сверкнул он глазами в сторону дочери.

Другая бы прикусила язык, но то была не знающая страха к родителю, поперечная девка-язва.

— Пошто чужие! Наши общие кони… Сердце у дедки болит не менее твоего, — с ухмылкой сказала Дарушка.

— Ну, не язва ли? — загневался Дементей Иваныч. — Нашла кого защищать… Да жалей он хозяйство, неужто погнал бы коней в такую пропасть?!

— А может, кони целехоньки на Оборе стоят? Семеновцы, слышно, ускакали… куда запряжка денется?.. — примирительно заметил Федот.

— И правда, — поддержала его Павловна. — С тех мест не шибко-то ездят нынче…

Дементей Иваныч поостыл. И то сказать: с Обором нет настоящего сообщения. Известно лишь, что старик сам вызвался доставить пакет красному командующему да бросил в дороге запряжку. А дальше что было?

«Може, и в живых батьки нету…» — подумав такое, Дементей Иваныч засопел и хмуро принялся набивать рот картошкой, густо политой конопляным маслом.

— Сказывают, Алдоху здорово шибануло. Всю руку в клочья! — заговорил Федот.

— Об этом-то нам не горевать, — протягивая Павловне опорожненный стакан, отозвался Дементей Иваныч. — Сами на то шли…

— Как есть, нам об них какая забота, — одобрил батьку Василий.

3

Густые тени легли на крутые склоны оборских сопок. По-над снегами шагала ночь.

Соломонида Егоровна засветила в избе коптилку и стала собирать ужин. Ребятишки, по обыкновению, ссорились и ревели.