Семейство Борджа

Хотя Чезаре и был узником, с ним всегда обращались соответственно его имени и положению: каждый день, когда наступал час обеда, его отводили из камеры к коменданту, который как благородный и учтивый кавалер предлагал разделить с ним трапезу. Нужно сказать, что дон Мануэл был старым воякой, с честью отслужившим своему королю Фердинанду, поэтому, содержа Чезаре в строгости, как того требовал приказ, он весьма уважал столь отважного военачальника и с охотой слушал его рассказы о всяческих баталиях. Часто он просил Чезаре не только обедать, но и завтракать вместе с ним, но пленник по какому-то внутреннему побуждению всегда отказывался от этой милости. Это сослужило ему добрую службу, поскольку, оставаясь по утрам в одиночестве, он смог получить от Микелотто средства для осуществления побега.

Случилось так, что в тот день, когда в хлебе были присланы напильник и склянка, Чезаре, поднимаясь к себе в камеру, оступился и подвернул ногу; в обеденный час он попробовал спуститься по лестнице, но сделал вид, что не может из-за нестерпимой боли. Комендант зашел в камеру проведать пленника и нашел его лежащим в постели.

На следующий день состояние Чезаре не улучшилось, комендант отправил обед к нему в камеру и опять навестил узника, но тот выглядел столь печальным и удрученным, что комендант пообещал вечером прийти и разделить с ним ужин, на что Чезаре с благодарностью согласился.

На сей раз пленник принимал гостя; он был необычайно любезен, и комендант решил воспользоваться случаем и расспросить Чезаре об обстоятельствах его ареста. Как старый кастилец, для которого честь кое-что значит, он хотел узнать, почему Гонсальво и Фердинанд не доверяют Борджа. Чезаре дал ему понять, что он, быть может, и высказался бы начистоту, но вокруг слишком много прислуги. Такая предосторожность показалась коменданту столь естественной, что он не подумал обидеться и тут же отправил слуг вон из темницы, чтобы поскорее остаться наедине со своим сотрапезником. Едва дверь затворилась, как Чезаре наполнил бокалы и предложил выпить за здоровье короля. Комендант не возражал, и, выпив вино, Чезаре приступил к повествованию, однако не дошел и до середины, как глаза гостя, словно по волшебству, закрылись, после чего он упал головой на стол и глубоко уснул.

Через полчаса слуги, не слыша голосов за дверьми, вошли в камеру и увидели, что один собеседник лежит головой на столе, а другой и вовсе под столом. Это их отнюдь не удивило и, не придав случившемуся внимания, они отнесли дона Мануэла в спальню, а Чезаре уложили в постель и, даже не убрав со стола, осторожно прикрыли за собой дверь, оставив пленника в одиночестве.

Несколько минут Чезаре лежал неподвижно: казалось, он крепко спит; затем, когда шаги в коридоре затихли, он чуть приподнял голову, открыл глаза, выскользнул из постели, потом медленно, однако явно не ощущая последствий вчерашнего происшествия, подошел к двери и на несколько секунд приложил ухо к замочной скважине. Затем он выпрямился с выражением неописуемой гордости на лице, утер лоб и впервые после ухода стражников вздохнул полной грудью.

Однако времени терять было нельзя: первым делом Чезаре забаррикадировал изнутри запертую дверь, задул лампу, отворил окно и допилил решетку. Покончив с этим, он снял с ноги повязку, сорвал занавески с окна и полога кровати и разодрал их на полосы, после чего, поступив так же с простынями, скатертями и салфетками, связал из всего этого веревку длиной футов пятьдесят-шестьдесят с узлами на равных расстояниях друг от друга. Затем он крепко-накрепко примотал ее к одному из целых прутьев решетки, влез на окно и, приступив к самой опасной части операции, стал спускаться, цепляясь руками и ногами за утлую лестницу. По счастью, Чезаре был ловок и силен и без приключений добрался до нижнего конца веревки; повиснув на руках, он принялся нашаривать ногами землю, но тщетно: веревка оказалась слишком короткой.

Положение было отчаянным: темнота не позволяла разглядеть, далеко ли еще до земли, а подняться наверх сил уже не было. Чезаре сотворил короткую молитву – Богу или сатане, об этом знал лишь он сам, – разжал руки и упал с высоты футов в пятнадцать.

Опасность была слишком велика, чтобы беглеца заботили полученные при падении ушибы; он вскочил на ноги и, сориентировавшись по окну своей темницы, подошел к двери в углу двора, сунул руку в карман полукафтана, и на лбу у него выступил холодный пот: ключа там не было – то ли он забыл его наверху, то ли выронил при падении.