Передо мною, въ первомъ ряду, былъ свободный стулъ; молодой венгерецъ оставилъ его, потерявъ свой послѣдній луидоръ; я тотчасъ сѣлъ на его мѣсто. Бумага, на которой записывалъ онъ свою игру, еще лежала на столѣ; я взялъ ее и увидѣлъ, что онъ игралъ чрезвычайно-опрометчиво; никакое счастье не могло поддержать человѣка при такой неразсчетливой системѣ. Надобно ставить маленькія суммы, когда не везетъ, и повышать, безостановочно повышать игру, когда счастье на твоей сторонѣ — вотъ правила, вѣрно-ведущія къ выигрышу; но я забылъ ихъ, увлекшись игрою: я ставилъ не по разсчету, а по страсти. Таковъ нашъ ирландскій характеръ. Не извиняюсь этимъ; беру на себя всю тяжесть ошибки. Съ благоразуміемъ я могъ бы выиграть въ эту ночь огромныя суммы; но тутъ я всталъ изъ-за стола, проигравъ три тысячи фунтовъ. Съ прежними двумя это составило пять тысячъ фунтовъ въ одинъ вечеръ! Пять тысячъ фунтовъ! они на вѣкъ могли бы обезпечить мою карьеру. Я потерялъ ихъ безъ наслажденія, даже безъ славы, потому-что зрители уже критиковали мою игру, единогласно находя ее неразсчетливою, глупою, дурною! Въ квартирѣ у меня оставалось еще восемьсотъ фунтовъ — остатокъ моихъ прежнихъ выигрышей, и я провелъ остальную ночь, думая, что дѣлать мнѣ съ ними. Три, четыре недѣли назадъ, мнѣ и въ голову не пришло бы рисковать такой огромной суммой въ игрѣ; но теперь привычка выигрывать и проигрывать страшныя ставки, приливы и отливы богатства превозмогли всю мою разсудительность, и я рѣшился играть; я думалъ: «не играя, не могу отъиграться; играя, быть можетъ». И я началъ обдумывать планъ своей битвы. Я рѣшился идти завтра въ игорную комнату, какъ только она откроется, въ двѣнадцать часовъ: тогда бываютъ у столовъ лишь бѣдняки, складывающіеся компаніею, чтобъ поставить луидоръ. У меня нѣтъ знакомыхъ между ними; я могу играть, какъ лучше, не стѣсняясь обращенными на меня взорами пріятелей. Я буду хладнокровнѣе, спокойнѣе, могу углубиться въ соображеніе игры несвязанный, не развлеченный ничѣмъ.
Ровно въ двѣнадцать часовъ я вошелъ въ игорную залу. Одинъ изъ банкировъ говорилъ черезъ окно съ деревенскою дѣвушкою; другой, сидя у стола, читалъ газету. Оба они взглянули на меня съ изумленіемъ, но почтительно поклонились, не думая, однакожь, становиться на свои мѣста, потому-что не могли представить, чтобъ я такъ рано пришелъ играть. Нѣсколько людей, бѣдно-одѣтыхъ, смиренно сидѣли у столовъ, дожидаясь, когда банкирамъ угодно будетъ начать игру; но банкиры не хотѣли и замѣчать ихъ.
— Во сколько часовъ открывается игорная зала? спросилъ я, какъ-бы изъ любопытства.
— Въ девять, monsieur le comte, сказалъ одинъ изъ банкировъ, свертывая газету и вынимая ключи отъ кассы; но, кромѣ этихъ достойныхъ посѣтителей (и онъ взглянулъ на нихъ съ видомъ презрительнѣйшаго состраданія) — игроковъ не бываетъ до четырехъ или даже пяти часовъ вечера.
— Такъ буду жь я у васъ раннимъ гостемъ, сказалъ я, садясь къ столу:- вотъ, для почину, двадцать наполеондоровъ.
Банкиръ стасовалъ, я снялъ и началъ играть. Началъ, говорю я, потому-что былъ единственнымъ игрокомъ: робкіе бѣдняки съ почтеніемъ окружили меня и изумленными глазами смотрѣли на невиданнаго въ кругу ихъ мильйонера. Толпа ихъ состояла изъ поселянъ, мелкихъ лавочниковъ; какой-то дряхлый, изнуренный нуждою старикъ внимательнѣе всѣхъ слѣдилъ за каждою моею картою. Черезъ часъ я былъ въ выигрышѣ около двухсотъ фунтовъ, и продолжалъ ставить, по своему обыкновенію, по пяти или десяти наполеондоровъ.
— Соберите деньги и уйдите, шепнулъ мнѣ на ухо старикъ: — для одного раза вы довольно выиграли: въ часъ получили вы больше, нежели получалъ я за два года тяжелаго труда.
— А чѣмъ вы занимались? спросилъ я, не поворачивая къ нему головы.
— Собственно я былъ на каѳедрѣ римскаго права; но читалъ также лекціи исторіи и филологіи. Теперь я лишился мѣста. На минуту онъ умолкъ.
— Перестаньте же играть, началъ онъ снова:- вы опять все проиграете. Вы играете безъ разсчету. Игра идетъ «тройными полосами», а вы ставите по четыре раза.
— Herr Ephraim, я ужь остерегалъ васъ, вскричалъ банкиръ: — что если вы не перестанете мѣшать господамъ игрокамъ, то я васъ выведу черезъ полицію.
Старикъ задрожалъ съ ногъ до головы и торопливо началъ кланяться, прося извиненія и обѣщаясь вести себя смирно.
— Кажется, вашъ костюмъ не такъ выгодно свидѣтельствуетъ о вашемъ богатствѣ, продолжалъ банкиръ: — чтобъ давать хорошую рекомендацію вашимъ совѣтамъ.
— Правда ваша, господинъ банкиръ, сказалъ онъ, стараясь улыбнуться.
— Кромѣ-того, если вы разсчитываете, что графъ, по своей добротѣ, дастъ вамъ талеръ по окончаніи игры, то лучшее средство заслужить такую милость — вести себя скромно и почтительно.
Лицо старика вспыхнуло заревомъ и мгновенно поблѣднѣло. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но, хотя губы его шевелились, не могъ произнести ни одного звука; онъ захрипѣлъ и упалъ къ стѣнѣ. Я бросился къ нему, посадилъ его на стулъ, закричалъ, чтобъ подали вина, и влилъ ему въ ротъ рюмку. Онъ очнулся. Напрасно я настаивалъ, чтобъ онъ выпилъ еще: старикъ, благодаря меня, порывался уйдти.