Семейство Доддов за границей

Margravine — все-равно, что графиня, какъ я сейчасъ узнала, только гораздо-важнѣе; это я узнала потому, что Джемсъ долженъ принять ее у подъѣзда, а мы съ Мери Анною — въ передней. Лордъ Дж. говоритъ, что для нея надобно устроить вистъ по полу-наполеондору поэнь, и что ея всегдашній партнёръ — джентльменъ, служащій у нея секретаремъ. Она ѣздитъ только туда, гдѣ есть для нея такой вистъ. Но онъ говоритъ: «честь видѣть ее у себя слишкомъ-дешево покупается даже такою цѣною», и вѣроятно онъ правъ.

Допишу послѣ бала, потому теперь надобно примѣрять платье.

. . .

. . .

Милая Молли, собираю всѣ силы, чтобъ докончить это письмо, потому-что оно будетъ, быть-можетъ, послѣднимъ, какое получите вы отъ вашего преданнаго друга. Три дня прошло съ-тѣхъ-поръ, какъ я писала предъидущія строки, и трехъ такихъ дней никогда, никогда не было еще въ жизни несчастнѣйшаго изъ людей. За однимъ истерическимъ припадкомъ тотчасъ слѣдовалъ другой: самыя сильнѣйшія лекарства были безсильны надо мною, какъ вода! Мои крики, говорятъ мнѣ, были ужасны; говорятъ, я, въ безпамятствѣ, бросалась на всѣхъ моихъ семейныхъ: и этимъ обязана я моему К. Дж. Вы знаете, сколько я страдала отъ него въ Додсборо; вы знаете, какія страшныя сцены выносила я отъ него каждый разъ, когда представлялись ему рождественскіе счеты [27]. Но все прежнее, Молли, ничто въ сравненіи съ тѣмъ, чему подверглась я здѣсь. Правду говаривалъ дядюшка Джо, что нечего ждать добра отъ мезаліянцевъ, или неравныхъ браковъ.

Минуты мои сочтены, потому письмо мое будетъ кратко. Балъ, Молли, былъ восхитителенъ; онъ былъ безпримѣренъ по изяществу и блеску! Знатностью, свѣтскостью, красотою, брильянтами собравшееся у насъ общество превосходило всѣ собранія, какія только бывали въ Брюсселѣ въ-теченіе послѣдняго двадцатипятилѣтія. Графы, бароны, сановники съѣхались въ безчисленномъ множествѣ. Посѣтителей было до семисотъ человѣкъ; они вполнѣ наслаждались, кушали, пили, танцовали; и чудный видъ представляли они: каждый былъ веселъ, и думалъ только о весельѣ. Мери Анна была элегантна, и часто слышались замѣчанія, что мы должны быть сестры. Ахъ, мой другъ, если бъ они взглянули, какова я теперь!

Начали танцевать мазурку, которая продолжалась до половины перваго; потому-что въ ней каждый кавалеръ поочередно танцуетъ съ каждою дамою, и вы легко поймете, что этому не было конца, потому-что кавалеры, обнявъ талью дамъ, казалось, готовы были вѣчно не разлучаться съ ними; но вошелъ лордъ Джорджъ и сказалъ, что маркграфиня кончила свой вистъ и желаетъ ужинать; потому должны были мы отправиться къ столамъ.

Джемсъ повелъ подъ-руку маркграфиню, а князь Даммизейзенъ — меня. Мы пошли, Молли, внизъ по узкой лѣстницѣ, потому-что ужинъ былъ приготовленъ въ нижнемъ этажѣ; тѣснота была страшная, потому-что каждый старался пробиться впередъ, чтобъ захватить хорошее мѣсто.

Когда мы сошли на послѣднія ступени, Джемсъ, бывшій съ маркграфинею впереди, вмѣсто того, чтобъ идти далѣе, потѣснился назадъ, и увеличилъ давку, потому-что сотни людей, шедшихъ позади, тѣснили насъ впередъ.

— Что такое, Джемсъ? сказала я: — почему ты остановился?

— Извините меня, сказалъ онъ:- здѣсь что-то странное; здѣсь непріятная сцена.

И въ-самъ-дѣлѣ, мы увидѣли, какъ съ подъѣзда, наполненнаго лакеями, пробиваются сквозь ихъ толпу двое людей, вооруженные палками, низвергая, какъ бѣшеные, все, представлявшееся имъ на пути, и устремляясь къ столовой.

— Что это за негодяи? вскричала я: — почему ихъ не прогонятъ?

Не успѣла я произнесть эти слова, какъ двери въ столовую растворились отъ ихъ напора и они побѣжали но комнатѣ. Раздалась страшная стукотня, дребезжанье и звяканье! Лампы, люстры, фарфоръ, стаканы и бутылки, тарелки, блюда, плоды, десертъ — летѣли во всѣ стороны. Въ одну минуту столъ былъ очищенъ и отъ изящнаго леденцоваго павильйона не осталось ничего! Я вошла въ дверь, потому-что насъ втѣснили задніе ряды въ тотъ самый моментъ, какъ гербъ Мэк-Керти разлетался въ куски! и К. Дж. (потому-что это былъ онъ!) топталъ его, а гадкій Патрикъ Бирнъ колотилъ все вокругъ себя! Я съ крикомъ упала въ обморокъ, не видѣла ничего болѣе и желала бы никогда не приходить въ чувство, если правда то, что мнѣ разсказываютъ. Говорятъ, что К. Дж., разрушивъ ужинъ, бросился на собраніе, сдернулъ парикъ съ спутницы Джемса, называя ее наглой обманщицей; потомъ напалъ на Даммизейзена и началъ выталкивать его на улицу также, какъ и другихъ. Говорятъ, что многіе вылѣзли въ окна, потому-что это было въ первомъ этажѣ, и что одинъ толстый джентльменъ повисъ на кенкетномъ крючкѣ и висѣлъ болѣе четверти часа среди бѣгущей и кричащей толпы!

Все это произошло оттого, что бельгійцы выпустили К. Дж. въ часъ ночи, когда, по ихъ разсчету, окончился срокъ его ареста.