Семейство Холмских. Часть пятая

Передъ обѣдомъ, по обыкновенію, подавали водку, которой Аглаевъ прежде никогда не пилъ, и слуга прошелъ было мимо его. Онъ хотѣлъ и теперь, по крайней мѣрѣ при гостяхъ своихъ, не пить, но никакъ не могъ преодолѣть себя, воротилъ слугу, и выпилъ большую рюмку. Прежде всегда наблюдалъ онъ вѣжливость, подавалъ руку дамамъ, и велъ ихъ за столъ, но теперь не отважился подойдти къ Свіяжской, и въ то время, когда всѣ пошли въ залу садиться за столъ, онъ догналъ слугу и выпилъ еще рюмку водки. Послѣ этихъ пріемовъ , Аглаевъ нѣсколько ободрился, и началъ было говорить, но всѣ замѣтили послѣдній его подвигъ, и это всѣхъ поразило. Жена его насилу удерживала слезы свои; грустно было смотрѣть на нее, и никто не имѣлъ духу отвѣчать на его слова. Разговоръ перервался, и Аглаевъ смѣшался еще болѣе. Однакожъ Сантуринское вино, котораго онъ прежде не любилъ и не могъ пить подвинулъ Аглаевъ къ себѣ и осушилъ цѣлую бутылку.

Грустный и молчаливый обѣдъ продолжался недолго; никто почти ничего не ѣлъ, кромѣ Аглаева, который, въ замѣшательствѣ, не зная самъ что дѣлать, накладывалъ себѣ полныя тарелки. Общее молчаніе нарушалось иногда крикомъ и своевольствомъ маленькой Сонички, которая просила то того, то другаго, и не слушалась матери; только строгій взглядъ Софьи укрощалъ ее.

"Дурно, очень дурно!" сказала Свіяжская, войдя, вмѣстѣ съ Холмскою, въ свою комнату, послѣ обѣда. "Плохая надежда на исправленіе его; онъ предался пьянству, и послѣ этого ничего добраго ожидать нельзя." – Злодѣй! извергъ! – отвѣчала ей Холмская, заливаясь слезами. – Можно-ли было предвидѣть такое ужасное несчастіе для бѣдной моей Катиньки? Она недолго проживетъ, и что будетъ съ несчастными ея сиротами! – "Сиротамъ Богъ помощникъ," отвѣчала Свіяжская. "Но, другъ мой, не должно отчаяваться, a надобно дѣйствовать. Ежели мы не успѣемъ отвратить его совсѣмъ отъ пьянства, то, можетъ быть, съ помощію Божіею, хотя нѣсколько удержимъ его отъ гласнаго посрамленія. Можетъ быть, отведемъ его отъ шайки гнусныхъ разбойниковъ, въ которую онъ теперь попалъ. Словомъ – надобно дѣйствовать до послѣдней крайности, и не унывать." – Нѣтъ! я не имѣю никакой надежды, и ничего хорошаго не предвижу – продолжала Холмская. – За что страдаетъ эта невинная мученица? Одна только смерть можетъ прекратить ея несчастія. – "Послушай, мой другъ: не надобно гнѣвить Бога своимъ роптаніемъ. Будемъ ожидать всего хорошаго отъ неизреченной Его милости. Несчастія, въ здѣшней жизни переносимыя безъ ропота и съ терпѣніемъ, открываютъ намъ путь къ вѣчному блаженству. Впрочемъ, ежели говорить всю правду," прибавила Свіяжская, "то не совсѣмъ оправдываю я и Катерину. Она завлечена была страстною и слѣпою привязанностію своею къ ребенку, и забыла, что y нея есть другія обязанности. Разумѣется, такого страшнаго несчастія я не ожидала; но въ первый пріѣздъ мой, когда они жили такъ спокойно и благополучно, что сердце радовалось смотря на нихъ, я предупреждала Катерину, говорила что страсть ея къ ребенку, хотя весьма извинительная, будетъ имѣть дурныя послѣдствія. Ежели-бы она не предалась совершенно этой привязанности, и не забывала, что мать, въ тоже время и супруга, ежели-бы она умѣла раздѣлять чувства и любовь свою уравнительно къ двумъ, равно драгоцѣннымъ для нея предметамъ, мужу и дочери, то предупредила-бы большія бѣдствія. Притомъ-же, ежели-бы она была въ полной мѣрѣ разсудительна, то зная легкомысліе, безхарактерность и вѣтренность своего мужа, не отпустила-бы его одного въ Москву, и сама вошла-бы въ устройство его дѣлъ; слѣдовательно, не допустила~бы мошенника-стряпчаго такъ нагло обмануть его, отвела-бы отъ шайки другаго рода разбойниковъ, которые такъ безсовѣстно ограбили его, и довершили тѣмъ, что споили его съ кругу. Но что дѣлать! Прошедшаго не воротишь; надобно теперь дѣйствовать, соображаясь съ настоящими обстоятельствами. Сего-же дня, вечеромъ, буду я говорить съ нимъ откровенно. Онъ еще не совсѣмъ потерялъ стыдъ. Это подаетъ хотя нѣкоторую надежду на исправленіе его."

Софья и Катерина остались въ гостинной съ Аглаевымъ. Онъ курилъ трубку, и не зналъ, съ чего начать разговоръ Софья не могла преодолѣть своего унынія, она вязала, въ подарокъ жениху своему, кошелекъ; нѣсколько разъ хотѣла положить работу свою и начать разговоръ, но – никакъ не могла собраться съ духомъ. Слезы Катерины текли крупными каплями на ея шитье въ пяльцахъ. Аглаевъ все это видѣлъ, тяжело вздыхалъ, и также не находилъ что говорить. Подобное положеніе было слишкомъ тяжело. Катерина сказала наконецъ, что чувствуетъ себя дурно, и отправилась въ спальню. Софья послѣдовала за нею.

Оставшись одинъ, Аглаевъ не зналъ, что ему дѣлать, съ тоски пошелъ въ чайную, велѣлъ экономкѣ подать наливки, выпилъ съ горя двѣ большія рюмки, и отправился къ себѣ въ кабинетъ, спать.

Въ шесть часовъ разбудилъ его каммердинеръ, объявляя, что тетушка Прасковья Васильевна хочетъ говорить съ нимъ, и ожидаетъ его въ саду, въ бесѣдкѣ. Онъ поспѣшилъ одѣться, и съ трепетомъ, съ сильнымъ біеніемъ сердца, отправился, какъ будто на страшный судъ.