Семейство Майя

Карлос, тоненький и очень серьезный, стоял рядом, засунув руки в карманы своих длинных штанишек из белой фланели, в такой же фланелевой каскетке, надетой набок, из-под которой выбивались красивыми завитками темные волосы, и не отрываясь смотрел на Виласу: старик, сняв перчатку, с дрожащими губами, смахивал из-под очков непрошеные слезы.

— И никто вас не встретил, даже не послали слугу к переправе! — сетовал Афонсо. — Однако вы добрались, слава богу!.. И выглядите молодцом, Виласа!

— А вы, ваша милость! — пробормотал управляющий, проглатывая подступавшие к горлу рыдания. — Ни единой морщины! Поседели, что правда, то правда, но лицо как у юноши… Я вас даже сразу не признал!.. Я ведь помню, какой вы были в последний мой приезд сюда… И все он! Все наш красавчик!

И Виласа, не в силах сдержать восхищения, вновь хотел заключить малыша в свои объятия, однако мальчуган, весело смеясь, ускользнул от него, спрыгнул с террасы и, уцепившись за трапецию, подвешенную между деревьями, сильный и ловкий, принялся ритмично раскачиваться на ней, крича: «Ты — Виласа!»

Виласа, с зонтом под мышкой, любовался им, замирая от восторга.

— Что за прелестный ребенок! То-то радость для вас! И вылитый отец. Те же глаза — у всех в роду Майа такие глаза, и волосы вьются кольцами… Но будет гораздо мужественнее, когда вырастет!

— Да, он здоров и крепок, — добавил с улыбкой Афонсо, поглаживая бороду. — А как поживает Мануэл, ваш сын? Когда его свадьба? Пойдемте в дом, Виласа, нам О многом надобно поговорить…

Они вошли в столовую, где пламя в отделанном изразцами камине умирало, побежденное ласковым и настойчивым светом апрельского солнца; фарфор и серебро сверкали в горках из бакаутового дерева; словно обезумев от радости, заливались канарейки.

Жертруда, умиленно наблюдавшая с порога за встречей хозяина с управляющим, теперь подошла к ним, сложив руки под белым передником, и промолвила с шутливым упреком:

— Вот, мой сеньор, и дождались мы наконец праздничка, а то уж вроде все и дорогу позабыли в Санта-Олавию!

И с выражением добродушной симпатии на лице, белом и круглом, как полная луна, и уже подернутым седым пушком, добавила:

— Ах, сеньор Виласа, поистине ваш приезд — праздник! Вон даже канарейки поют! Я бы и сама запела, ежели б могла…

Тут вконец растроганная Жертруда поспешно удалилась, еле сдерживая слезы.

Тейшейра молча ждал, и снисходительный смешок, подавляемый дворецким, колыхал концы его высокого воротника.

— Пожалуй, сеньору Виласе следует приготовить голубую комнату, — сказал Афонсо. — Ту, где он обычно располагался, нынче занимает виконтесса…

Виласа не преминул тут же осведомиться о здравии сеньоры виконтессы. Она была из рода Руна, кузина покойной жены Афонсо, и в юности, когда ее красоту воспевали поэты Каминьи, вышла замуж за галисийского дворянчика, виконта де Уриго де ла Сьерра, пьяницу и грубияна, который ее бил; после его смерти Афонсо приютил у себя бедную вдову, повинуясь родственному долгу и желая иметь хозяйку в Санта-Олавии. Последнее время здоровье вдовы оставляет желать лучшего…

Взглянув на часы, Афонсо прервал, однако, начатый им рассказ о недугах виконтессы.

— Виласа, поторопитесь привести себя в порядок, пора обедать.

Управляющий, удивленный, также посмотрел на часы, затем окинул взглядом уже накрытый на шесть кувертов стол, корзину с цветами, бутылки с портвейном.

— Ваша милость теперь обедают так рано? Я предполагал, что это накрыто к завтраку…

— Да нет, к обеду. Карлосу нужен строгий режим: он уже с утра на воздухе и потому завтракает в семь, а обедает в час. Ну а я, я должен следить за его манерами и потому…

— Вы, сеньор Афонсо да Майа, — воскликнул Виласа, — вы изменили весь ваш привычный распорядок, и это в вашем возрасте! Вот что значит быть дедом, мой сеньор!

— Глупости! Вовсе не потому… Мне самому это на пользу. Вы же видите, что на пользу!.. Но поторопитесь, Виласа, поторопитесь, Карлос не любит ждать… Возможно, к обеду приедет аббат.

— Кустодио? Рад случаю повидаться! Так с вашего позволения, ваша милость…

В коридоре дворецкий, принимая у Виласы зонтик и плащ, улучил наконец минуту, чтобы спросить управляющего:

— Сеньор Виласа, ответьте по правде, довольны ли вы тем, что видите здесь?

— Доволен, Тейшейра, весьма доволен. С легким сердцем теперь буду приезжать в Санта-Олавию.

И, дружески положив дворецкому руку на плечо, Виласа подмигнул ему увлажненным глазом:

— И все это сделал малыш. Он просто воскресил хозяина!

Тейшейра почтительно рассмеялся. О да, малыш и вправду всеобщая радость в доме…

— Постой! Кто это там музицирует? — Виласа остановился на ступеньках лестницы, услышав, как наверху кто-то настраивает скрипку.

— Это сеньор Браун, англичанин, воспитатель мальчика… И такой искусный музыкант, просто заслушаешься; иногда он по вечерам играет в гостиной, и сеньор судья ему аккомпанирует на концертино… Вот, сеньор Виласа, ваша комната…

— Очень славная, благодарю!