Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5

Он осторожно опустил ее на кровать. В комнате стало тихо, и после их озорного смеха, молодых веселых голосов эта тишина казалась странной.

…Валентина встала, оправила платье, подошла к зеркалу, отворачивая от Ивана горячее, счастливое лицо. Она ласково сказала:

— Ненасытный…

Она подняла над головой голые до плеч руки и начала не спеша причесываться. Иван стоял перед ней, благодушно-радостный, с восторженной улыбкой смотрел на ее припухшие, только что им целованные губы, на ее большие, всегда ласковые глаза.

— Валя! Неужели обиделась?

— Да, обиделась.

— Ну чего? Не понимаю!

— Пора бы, Ваня, и поубавить свой пыл… Нельзя же…

Желая переменить разговор, Иван спросил:

— Так о чем просила Клава?

— Чтобы пришел к ней в больницу.

— Зачем я ей понадобился?

— Не знаю. Пропуск для тебя заказан.

— Может, она хочет что-то узнать о Никите? Я ни чего о нем не знаю.

— Все одно поди, навести ее. Она такая несчастная.

— Хорошо, заеду в больницу, а потом отправлюсь в степь. А завтра, после смены смотаюсь к Андрюшке.

— Не надо, Ваня, так часто ездить к нему.

— Это почему же? Ты не мать, а бессердечная мачеха! Наша пахота соседствует с предгорненскими полями, так что если поехать напрямик, то минут через десять можно быть в гостях у сына.

— Ваня, тебе уже пора!

— Да, да, еду!

— Будешь у Андрюшки, поцелуй его за меня, — сказала Валентина, провожая Ивана до дверей.

По дороге в больницу, включив фару, Иван мчался по уже завечеревшим переулкам и думал о том, что вот и сегодня опять оставил Валентину одну, и в груди ощутил колючий холодок. Обычно, уезжая в степь на сутки или на двое, он никак не мог избавиться от этого тревожного чувства, и всегда чей-то голос твердил ему: «Не теряй, дружище, голову, люби свою Валентину нормально, без тревог и волнений, так, как любят своих жен все мужья, и жизнь у тебя пойдет спокойно». — «Так, как любят все, я любить не смогу». — «А что же ты запоешь летом, когда начнется уборочная страда? Оседлаешь комбайн, и для поездки к Валентине времени совсем не будет. Что тогда?»

«Что тогда?» Об этом он не думал… Почему-то вспомнил, как Валентина неожиданно, не повидавшись с ним, уехала в Предгорную. За то время, пока она жила у своих родителей, Ивана мучили сомнения, и вот тогда он впервые подумал, что, видно, по глупости, случайно прибился не к своему берегу, что Валентина не для него и что ему, трактористу, нужно было жениться на Нине Горшковой: эта девушка с ее добрыми, стыдливо улыбающимися глазами как раз и была предназначена ему самой судьбой.

Однажды он встретил Нину, и как раз в то время, когда Валентины в Холмогорской не было. Это было перед вечером, Иван на мотоцикле возвращался с пахоты. Нина стояла возле Иванового двора, у калитки, как бы преграждая ему путь, и смотрела на него с виноватой улыбкой.

— Ваня, я тебя ждала.

— Это зачем же? Или хочешь сообщить мне что-нибудь хорошее?

— Хочу… Только не знаю, как… Просьба к тебе, Ваня.

— Какая?

— Пойдем ко мне. Дома я одна. Отец и мать уехали на хутор Извещательный, к родичам. Вернутся только завтра… Пойдем, а? Ну, что так смотришь? Я приглашаю тебя в гости. Давненько мы не бывали вместе… Ну, согласен, Ваня? Я никогда еще не просила тебя так, как прошу сейчас.

Иван смотрел на взволнованное, пристыженное лицо Нины и молчал.

«А что, и пойду! — подумал он, покраснев щеками. — Вот он, сам подвернулся, удобный случай, чтобы доказать Валентине, что я могу обойтись и без нее. Она укатила не спросясь в Предгорную, а я без ее ведома пойду к Нине в гости. Вот мы и квиты! Да и приглашает-то не кто-нибудь, а моя прелестная соседка»…

— Ниночка, золотце мое, как я рад, что вижу тебя.

— Зачем же так — «золотце мое»?

— Что, разве забыла, как я тебя называл?

— Признаться, забыла… Так придешь в гости?

— Приду. Только я голодный, как волк! Накормишь пахаря?

— Ваня, о чем печалишься? Да и как тебе не стыдно об этом спрашивать? Для тебя, Ваня, все у меня есть… Пойдем!

— Иди, а я поставлю мотоцикл и сейчас же явлюсь.

— Я подожду тебя возле калитки.

— Мне же надо сменить хлеборобское одеяние и умыться.

— Умоешься у меня, я согрею воду.

После ужина Нина, не в силах скрыть свою радость, с пылающим лицом несмело обняла Ивана, прижимаясь к его колючему подбородку своей мягкой, горячей щекой. Он не отвел рук, только удивленно посмотрел на ее полные ласки глаза.

— Ваня, оставайся у меня.

— Не могу.

— Ее боишься? Ну, сознайся, боишься?

— Я не из пужливых.

— Значит, останешься? Думаешь, мне легко говорить то, что не я тебе, а ты мне должен был сказать, а я, видишь, говорю и не краснею.

Она встала, отошла и смотрела на него как на чужого.

— Что с тобой случилось, Иван?

— А что?

— Неужели забыл тот вечер на берегу Кубани и плеск воды у наших ног? Ты целовал меня и клялся…

— Помню, очень хорошо помню… Но то было детство, оно ушло, и тот вечер вернуть уже невозможно.

— А если захотеть?

— Не так-то все это просто, Нина.

— Понимаю, это она встала между нами… Ты ее любишь?

— Да, люблю.

— Не будет у тебя с нею счастья!

— Почему?

— Разные вы. Кто ты и кто она? Ну, чего сидишь? Уходи! — вдруг крикнула она. — И не бойся, следом не побегу…