Семен Палий

Уже от западного окна легло на пол квадратное пятно солнечного света, когда писарь собрал листы, оставшиеся перед ним на столе, и понес гетману. Эти листы он называл про себя «мазепинскими».

Борис Михайлов приехал к гетману в конце октября. Он задержался ненадолго, так как прибыл по важному делу и должен был немедля везти государю ответ. Речь шла о договоре, который царь заключал с поляками. Правобережье снова пришлось оставить за Польшей, в союзе с которой Россия выступала против Швеции.

— Мне-то что за дело? Оно все равно пустое, — ответил на сообщение дьяка Мазепа.

— Так ли?.. А Палий, Абазин, Самусь, Захарий Искра…

— Знаю. Однако что толку теперь говорить? Разве меня про то раньше спрашивали?

— Царь без совета гетмана в этом деле чинить ничего не будет. Для того я и прислан сюда. Договор окончательно еще не составлен.

— Коли так, то не советую отдавать Чигиринщину. Это как раз возле того гнезда, — ветром понесет голоту с Левобережья. Трахтемиров, Стайки, Триполье можно отдать, Стародуб тоже. — Про Стародуб он сказал с особым умыслом: хорошо знал, как это взволнует запорожцев — много казаков было на Запорожье из этого исконного полкового города.

— Скажу государю твои советы. Не знаю только, как государь и король с Палием поладят. Коронный гетман жалобу на Палия в Москву послал.

— Не слушает Палий никого. И мне уже писем не пишет. Не ведаю, что у него на мысли, только был у меня его обозный Цыганчук, я от него кое-что и проведал.

— Что именно?

— А то, что снюхивается Палий со шляхтой.

— Если про то знаешь, отчего же не отпишешь?

— Точнее знать буду, тогда напишу. Я напраслину на людей не люблю возводить.

С тем и разошлись. Михайлов возвратился в Москву.

Через несколько дней к Мазепе приехал Палий. Решил в последний раз попросить о помощи. Долго думал — ехать или не ехать; чем ближе подъезжал к Батурину, тем больше овладевали его сердцем сомнения.

Палий снова и снова мысленно проверял свои отношения с Мазепой. И все больше укреплялся в убеждении, что едет напрасно, с полпути хотел было даже повернуть обратно. Не было случая, чтоб Мазепа помог ему по своей воле. Если и присылал оружие или деньги, то только по приказу царя московского. Хотя бы словом когда-нибудь приободрил. Не сблизиться хотел гетман, а отдалиться. Столько войска у него, но оно почти всегда бездействует. А соединить бы полки, собрать в единое войско… И встала перед глазами Палия широкая степь, повитая клубами пушечного дыма. Скачут по ней казацкие полки, нет им числа, не счесть бунчуки и знамена. Никто не в силах сдержать их натиск. Бегут перепуганные татарские орды, в страхе нахлестывают коней разбитые шляхтичи. Окончилась последняя битва, насыпали казаки последний скорбный курган.

А за плечами простерлась свободная Украина, и пахарь безбоязненно засевает свое поле. Да, свое поле, не панское. Так должна была бы решить общая казацкая рада после войны. Собрались бы где-нибудь в городе выборные от сотен и полков…

— Здорово, полковник. Каким это ветром к нам? — Гамалия соскочил с коня и, подав руку, пошел рядом. — Тоже к гетману? Эй, стража, открывай, не видишь, что ли, генерального есаула…

Стража пропустила их на подворье.

У Мазепы были гости. Они столпились вокруг хозяина, который стоял, держа в руках только что подаренное ему Кочубеем дорогое ружье. Гетман хорошо стрелял и никогда не упускал случая похвастать этим. Он и сейчас захотел показать свое умение. Возле конюшни росло три высоких осокоря. На верхушке одного из них много лет назад свили гнездо аисты. Каждый год они достраивали его, и гнездо стало очень большим — под его тяжестью прогнулись ветви, и само гнездо покосилось. На краю гнезда стоял аист и неторопливо чистил клювом перья. На миг он замер, глядя вдаль, будто намечал путь, по которому скоро собирался улететь в теплые страны, потом закинул голову на спину и заклекотал. Мазепа услыхал этот клекот. Он поднял голову, улыбнулся и легко вскинул в руках ружье. Грянул выстрел. Словно отброшенный ударом, аист на миг откинулся назад и, ломая ветви, полетел вниз. Широкими крыльями он зацепился за нижние ветки и повис, бессильно опустив голову на длинной шее, из груди тонкой струйкой била кровь. Все наперебой поздравляли самодовольно улыбающегося гетмана.

Палий видел все это.

«И к этому человеку я пойду просить, чтобы он помог нам?» — с негодованием и болью подумал Палий. Полковник повернулся и, никем не замеченный, вышел за ворота. Здесь он оглянулся. Над осокорями тревожно летала подруга убитого аиста. Она садилась на опустевшее гнездо, потом снова срывалась и, наконец, поднялась высоко-высоко, наполняя воздух клекотом, похожим на частую, приглушенную расстоянием ружейную перестрелку.

Палий шагал по дороге. «Как она теперь одна полетит в теплые страны?» Эта мысль, непонятно почему, вытеснила все остальные.

А осиротевшая птица все кружила и кружила в небе с печальным и тревожным клекотом.

Глава 19 ВОССТАНИЕ