Семерка

— Польский белый двуглавый орел охватит Европу своими крылами, и Восточную, и Западную! — кричал Баяй, разбросав руки в стороны. — А вот Россию, татарско-сатанинских варваров, и США, этот банкирский заговор — будет крепко держать за шеи своими клювами!

Только сейчас до меня дошло, что нарастающий шум — это песня, с которой толпы шли к замку:

Уже Господь теплом своим страну всю согревает
Уже олень рычит в чащобах и играет
А мы средь бури встали вместе
Но завтра — весь мир будет наш

Найди, лехит, под липой тени упоенье

Гляди, как Висла воды несет в море без лени
И Бога песней прославим вместе
Но завтра — весь мир будет наш

Дай же, Отчизна, дай же нам знак

Тысячу лет ожидаем мы, так
Только рассвет золотой к нам придет
Но завтра — весь мир будет наш
Но завтра, но завтра — весь мир будет наш!

Ручонками глазки дитя протирает

И манит пчелу цветочек к себе
Но вскоре, но вскоре с небес грянет глас
Что завтра — весь мир будет наш[227]!

Впрочем, — не совсем удовлетворенный, заявил Баяй, — над последними строками нужно еще будет поработать.

— Мужик! — выпустил я дым из легких и передал ему трубку. — Ты чего, класс! Красиво ведь!

— Да отъебись ты, — ответил тот. — Я же тебе с самого начала говорил. Польша — это идея, а идею можно формировать, как тебе заблагорассудится. Рассказ всегда идет туда, куда ты его поведешь. Факты соединяются там, где ты их соединишь. Этот народ нуждается именно в таком! Ему нужен миф.

— Держись, черный лорд[228] Баяй.

— Князь.

— Ну да.

* * *

Я спустился по ступенькам башни, спрыгнул в коридор многоквартирного дома и пошел по нему в том направлении, из которого оба с Баяем пришли, но тут оказалось, что расположение помещений совершенно иное, чем раньше.

Бли-ин! Именно этого я и опасался. В сонных кошмарах и фильмах ужасов вечно случается нечто подобное. Постоянно!

«Нужно каким-то макаром из всего этого проснуться», — подумал я.

И даже остановился от впечатления, потому что кое-чего себе вспомнил. Случайность! С самого момента прихода в себя под кладбищенской стеной, этот факт у меня в голове попросту не существовал. Его просто не было. До сих пор, как во сне, я и не задумывался, откуда я тут взялся и зачем. Теперь же чувствовал себя так, как будто бы постепенно просыпался.

А вдруг, мрачно подумал я, если я и вообще не живу. Если я погиб в той аварии. И ничего, кроме того, что вижу, вообще не существует: кроме этого крупноблочного замка и Баяя.

Но я чувствовал, как сквозь сон начинают проступать элементы реальности. То, что холодно. Мокро. Что тело болит. По правде говоря, это не было той действительностью, к которой имелось желание возвращаться. Но и здесь оставаться тоже особой охоты не было.

Так что я шел и шел по каким-то коридорам, проходил через выпотрошенные жилища. В одной из комнат наткнулся на Баяя, опиравшегося плечом о мебельную стенку.

— Я могу дать тебе и другую историю, другие объяснения, — стал искушать он. — Совершенно иное видение Польши.

— Спасибо. Как отсюда можно выйти?

Баяй щелкнул пальцами и исчез. Щелк — и его уже не было.

— Я ебу, ну и дешевка, — сказал я и пошел дальше.

Коридоры, квартиры, диваны, кухни.

Может через окно?

Я выглянул — находился где-то на высоте седьмого этажа. Класс, если учесть, что когда заходил, во всем доме этажей было только пять. Я ебу…

На сей раз Баяй сидел в чьей-то прихожей, на шкафчике для обуви.

— Ведь рассказ, наррацию, можно составить и по твоему желанию. Принять, что мы являемся, например, вандалами, разве что только ославяненными. И что то самое знаменитое вандальское государство в Африке было нашей первой колонией. Или — что мы являемся славянизированными кельтами, и теперь нам следует объединиться с ирландцами и шотландцами.

— Как отсюда выходят?

— Ну, тогда можешь гнить в своем польском дерьме, — презрительно фыркнул князь. — По лестнице вниз, потом налево.

И исчез.

* * *