Семеро солдатиков

Когда отделение проходило мимо дома Фомки Горчичникова, Олежка, забыв, что он в строю, крикнул:

— Горчичник!

И у длинного лохматого Фомки лицо вытянулось от удивления.

А сержант Воскресенье остановил отделение и пальцем поманил Фомку. Тот нехотя встал с лавочки и вразвалочку, с опаской направился к солдатам.

— Здравствуй, — начал сержант. — Ты Фома Горчичников?

— Я...

— Послушай, Фома Горчичников, говорят, что ты обижаешь нашего бойца.

— Не обижаю, — заканючил Горчичников.

— И я так думаю, — поддержал его сержант, — не представляю, как это можно обидеть бойца Советской Армии... И самокат ты у него не отнимал?

— Не отнимал, — поспешил ответить Горчичник. — Это он врет... я... я только один разок... отнимал.

— Во-первых, — перебил его сержант, — советские солдаты не врут. А во-вторых, все имущество солдата есть военное имущество. Можно сказать, боевая техника. Верно?

— Верно, — беспрекословно согласился Горчичник.

— А прикасаться к боевой технике может только кто?

— Солдат! — четко отрапортовал Горчичник.

— Ты, оказывается, все понимаешь, — похвалил его сержант. — А раз понимаешь, то и выводы для себя сделаешь правильные.

— Сделаю... правильные... Так точно, товарищ начальник.

— Не начальник, а сержант, — поправил его Олежка.

И сержант укоризненно посмотрел в его сторону, мол, разговорчики в строю.

— Будь здоров, Горчичников! — сказал сержант. — Подрастешь, придешь на службу — встретимся. Ведь ты в десантные войска пойдешь?

— В десантные. Я с крыши, знаете, как прыгаю. И крапивы не боюсь.

— Вот с крыши не надо, — предупредил его сержант, — а то поломаешь ноги и никогда не станешь десантником... А в трудную минуту приходи на помощь нашему бойцу... сыну отделения Олегу Комарову.

— Приду... Комару на помощь, — пробормотал Горчичник.

А сержант уже командовал:

— Отделение! Напра-во!

И невидимый оркестр заиграл походный марш.

Солнце клонилось к земле. На траву легли длинные тени. И только озеро мерцало за деревьями, и вода в нем была желтоватой, как подсолнечное масло.

* * *

Когда маленькое войско вернулось домой, сын отделения Олежка сказал сержанту:

— Разрешите отлучиться. Мне надо исполнить долг... до конца.

И мальчик кивнул на старый бинокль.

— Иди, Олежка, — сказал командир. — Разрешаю.

Перед Зинкиным домом Олежка одернул гимнастерку, поправил пилотку, чтобы звездочка была над переносицей, и, как сержант Воскресенье, бархоткой навел глянец на сапогах. И распахнул калитку.

— Разрешите?

Зинка сидела на крыльце и перебирала чернику. Губы у нее были черные, потому что половина ягод попадала ей в рот. Увидев маленького солдата, Зинка встала и от неожиданности раскрыла рот.

— Здравствуйте, — сказал Олежка.

— Здрасте... Проходите, пожалуйста.

Как трудно было представить себе эту застенчивую девочку грозной пантерой, которая еще сегодня утром терзала Олежку.

— Вот бинокль вашего дедушки, — сказал Олежка и протянул подводную находку.

От бинокля пахло тиной. Но Зинка прижала его к груди, словно, побывав на дне озера, бинокль стал ей еще дороже.

— Спасибо, — сказала она и покраснела, — это вы сами... нырнули за ним?

— Не нырнул, а был в подводной разведке... вместе со всем отделением.

— Страшно? — поинтересовалась Зинка.

— Опасно, — сдержанно ответил мальчик. — И трудно было обнаружить... предмет. — Вместо «найти» от сказал по-военному «обнаружить». — Обстановка была сложной... Понимаете?

Зинка ничего не понимала, но кивала головой. Она все время поправляла платье и впервые в жизни стеснялась своего маленького соседа, который превратился в настоящего солдата. Он говорил, а она смотрела на него с любопытством и восторгом и прижимала к груди бинокль, пахнущий тиной.

За полдня в их отношениях произошли какие-то удивительные перемены, они как бы повзрослели, а главное, стали уважать друг друга. И не сговариваясь, называли друг друга на «вы».

— Военное имущество надо беречь. Рамбавия! Олежка произнес эти слова так назидательно,

словно не он, а сама Зинка утопила бинокль в озере.

— Буду... беречь, — послушно пообещала Зинка, и ее слова прозвучали, как клятва. — А бомбу тоже вы взорвали?

— Обезвредили, — поправил ее Олежка и, как настоящий военный, приложил руку к краю пилотки. — Разрешите идти?

— Может быть, поедите черники? — Зинке не хотелось отпускать гостя.

— Спасибо. У меня кончается время. Сейчас «Гитара» будет докладывать «Оркестру».

— Будет музыка? — поинтересовалась Зинка, ничего не понимающая в военных делах и не знающая тайных позывных.

— Будет военная служба, — с достоинством ответил мальчик в военной форме. — А наш сержант Воскресенье очень строгий.

— Воскресенье, — механически повторила Зинка. — Заходите в свободное время.

— Так точно! — ответил Олежка. — Рамбавия!

— Рамбавия, — прошептала Зинка.

Это слово для нее ровно ничего не значило, но это было Олежкино слово, и девочка запомнила его на всю жизнь.

А Олежка щелкнул каблуками и, как молодой-необученный, повернулся через правое плечо. Зинка не знала, что солдатам полагается поворачиваться кругом только через левое плечо, и проводила его восторженными глазами, пока он, печатая шаг, шел к калитке.