Семья

Двухэтажное, в основном из кирпича, здание относилось к постройкам 1840–1845 годов. Сейчас все дома справа от него снесли, чтобы на их месте возвести многоэтажный жилой дом. Вот уже несколько месяцев прохожие видели очертания кирпичного остова. Стены первого этажа шли вертикально вверх, но в начале второго сходились под острым углом. На фасаде, выходившем на Бликер-стрит, пологая крыша над стеной, прорезанной двумя мансардными окнами, была первоначально покрыта листами матовой жести — сплавом олова и свинца, который использовался для изготовления оловянной посуды, но во время Первой мировой войны это покрытие было содрано и заменено тонкими досками с толью.

Матовую жесть, наверное, выгодно продали — свинец на пули, а олово для бронзы, из которой в то время делали корпуса снарядов. Теперь матовую жесть с Бликер-стрит можно было обнаружить где-нибудь в земле Вердена, или в магазине военной амуниции на Сорок второй улице, или в ягодице американского легионера.

С 1930 по 1945 год в доме никто не жил. В те годы он был куплен новым хозяином, но соседи не знались с ним и не знали, подо что он его использует. Сгнившую толь заменили досками, окрашенными в белый цвет. Мансардные окна покрасили красновато-коричневой краской. Такой же краской покрасили и тонкие высокие деревянные колонны, стоявшие по углам фасада и по бокам парадных дверей.

Оба окна оставались заколоченными досками в годы Великой депрессии и Второй мировой войны, а потому уцелели. Кто знает, может, это были те самые окна, которые вставили в последнее десятилетие прошлого века, когда в доме была таверна, где подавали бесплатный ланч, который привлекал всех — поэтов, художников и сводников с Бликер-стрит. Может, окна вымыл разок новый владелец. Но теперь они были испещрены царапинами, потускнели и были заляпаны нью-йоркской грязью, так что даже если бы сейчас их постарались отмыть, они все равно оставались бы тусклыми.

Ночью можно было с трудом разглядеть, что там внутри. Сохранился бар у задней стенки — крошечный, не более двух ярдов в длину. На нем стояла старомодная газовая кофеварка, которая через носик выпускала дымящийся кофе «эспрессо». На баре громоздились бутылки из-под самых разных напитков и посуда. Наверное, теперь здесь был шведский стол для членов клуба. На стекле окна слева, вероятно, еще в 1945-м кто-то вывел известкой, которой пользовались, когда делали пометы на день-два, — она легко смывалась: «Футбольный клуб на Бликер-стрит». На стекле окна справа было написано — «Публичный клуб на Бликер-стрит» — и другим шрифтом. Надписи были сделаны изнутри, чтобы их не смыло дождем, и вывела их чья-то неуверенная рука.

Три стола занимали почти все помещение комнаты, выходившей окнами на улицу. Каждый вечер к столам подвигали стулья разных эпох и стилей, и начиналась игра в карты. Иногда был занят лишь один стол, а бывало и все три.

В глубине комнаты находилась дверь, обитая каким-то черным материалом — или он казался черным через стекло, — которая вела в другую часть здания, а в принципе должна бы вести и на лестницу второго этажа. Никто из соседей не был в этом уверен. Они лишь знали, что иногда в мансардном окне второго этажа горел свет. Еще они знали, что как бы это заведение ни выглядело для постороннего прохожего — как частный клуб для карточной игры или нечто в этом роде — никто из игроков даже отдаленно не был похож на Винни Бига. Поэтому, очевидно, в глубине дома была еще одна комната для Дона Винченцо.

И она действительно была. Гарри Клэмену показалось в ней душно в эту теплую мартовскую субботу, но ничего не поделаешь, только здесь они с Винни могли поговорить в полной безопасности. Гарри взглянул на часы. Он проторчал уже здесь битый час, на ветровое стекло машины, как пить дать, полицейский прилепил зеленый штрафной талон. Мало хорошего, да и есть хочется чертовски. Раз он опоздал на час, Бийиото без него поел.

— Спешишь? — спросил Бийиото.

У него был глубокий, бархатный голос, с легкой хрипотцой. Глубокий — от природы. Хрипота осталась в память от попытки задушить его во время заварушки в Хьюстоне около «Салливана» еще в двадцатые годы.

Гарри Клэмен грустно улыбнулся и покачал головой.

— Я запарковал машину в неположенном месте.

Винченцо Бийиото повернул руки ладонями к Гарри и сделал несколько легких движений, как бы отталкивая от себя злых духов, которые исходили от того. Ему уже за шестьдесят, а он все еще полон сил, подумал Гарри. Вроде Винни накачал свои могучие плечи, работая на стройке, но в это верится с трудом. Он с самого начала был важной птицей, несмотря на то что отец его был никто, но едва ли Винни довелось таскать ящики с цементным раствором, работать мастерком или вгонять гвозди в доски.