СемьЯ

Дверь заскрипела с лязганьем, словно кто-то ржавой пилой прошелся по листу железа, и скрежет все разрастался и ширился, пока окоченевшая Саша понимала, что теперь-то уж точно все обитатели преисподней в курсе: к ним пожаловали гости.

Если кто-то и не услышал Валины рыдания, то вот. К их услугам есть визжащая дверь.

Саша успела заглянуть внутрь лишь на мгновение, прежде чем желудок скрутило спазмом, а в нее саму врезалась разгневанная Женя, лицо которой почернело то ли от полутьмы, то ли от злобы. Не удержавшись на ногах, Саша полетела на пол, чудом не приземлившись на сломанную руку, вскрикнула, но Женя рывком приподняла Сашу и, замахнувшись, залепила ей пощечину.

Голова запрокинулась назад.

Желудок подступил к горлу, тошнота заглушила все запахи и звуки. Щека налилась горячей кровью, и, если бы подоспевший Юра не стащил взбелененную Женю, одной пощечиной Саша бы не отделалась. Но боли она даже не почувствовала.

От одной мысли о том, что было в комнате, тело слабело и становилось мягким, словно подтаявшее масло.

Бродяги столпились над Сашей, пока разгневанная Женя выкрикивала что-то о безмозглых курицах, уже не волнуясь из-за своей картавости, но Юра крепко держал ее за плечи. Костик присел к Саше, осторожно дотронулся до нее рукой:

– Нормально?

…В больничном коридоре пахнет чистящим средством и лекарствами: Саша будет чувствовать эту горечь на языке еще несколько месяцев, как только прикроет глаза или расслабится. А еще валокордин: на кухне поселится коричневая бутылочка, спрятанная за микроволновкой.

Только вот тяжелый запах никуда не спрячешь.

Вокруг снуют врачи в бледных масках, спокойно глядят на их съежившуюся семью. Люди, работающие здесь, давно привыкли к чужой боли и чужому горю.

Саша к маминому горю не привыкла. Она смотрит в пустые глаза и не понимает еще, слишком маленькая, чтобы понять: чужое горе не ранит, если видеть его каждый божий день.

Дверь распахивается, и Саше в лицо бьет ледяной воздух. Глаза прищурены, и…

– Саша! – еще одна пощечина, вот только осторожная, почти ласковая.

Реальный мир вернулся болезненным толчком.

Нет, это не Женя ударила ее по щеке, это склонившийся Юра смотрел в лицо, и глаза его чудились знакомыми – сухие и безжизненные, словно он и не человек вовсе, словно все это лишь кошмарный сон…

– Молчишь и в стену пялишься, а глаза стеклянные! – причитала Мила, кружась вокруг. – Ты нормально? Нигде не болит?..

– Нигде у нее не болит, – Женя пнула валяющиеся на полу серые доски и ткнула дрожащим от гнева пальцем на дверь. – А вот мы все из-за нее сдохнем.

– Хватит… – слабо попросила Саша и привалилась к стене. Мир перед глазами кружился, словно Саша утратила последнюю точку опоры. – Что я такого сделала?..

– Что ты сделала? Что ТЫ сделала?! – Женя поперхнулась яростью. Если бы Юра не схватил ее, она наверняка бы ударила Сашу еще раз. И еще.

И еще.

От Егора будто осталось лишь бледное лицо, висящее в полумраке – Саша видела его плотно сжатые губы и прикрытые веки. Женя в это время разъярялась сама от себя, раздувала тлеющие угли в полыхающее пламя.

– Ты не подумала, чё там может сидеть, а? Не пр-росто так кто-то заколотил эти двер-ри, бестолочь! «Что я такого сделала», нет, вы послушайте! Дур-ра тупая!

Оскорбления вперемешку со злобой лились из ее рта.

– Говори, – Саша, придерживаясь за стену, нетвердо поднялась на ноги. Сзади к ней шагнул Егор, невесомо поддержал под локоть, но она этого даже не заметила. – Говори, говори. Можешь врезать мне еще раз, ну, чего стоишь-то…

И в Жене вдруг будто лампочка перегорела. Она вырвалась из Юриных рук, метнула взгляд и процедила сквозь зубы:

– Какая же ты тупая, боже… Я бы тебе башку пр-роломила. Но я не бью слабых.

– И с чего же это я слабая? – Саша чуть шагнула вперед. Женины кулаки сжимались и разжимались, костяшки то белели, то наливались кровью – почему-то именно эти костяшки, едва различимые в полумраке, крепко отпечатались в Сашиной памяти.

– Потому что ты ничтожество. Только и можешь, что молчать и косячить. Ты слабая, безвольная дур-ра, котор-рая сгниет в этой пр-реисподней, потому что…

– Хватит! – Костя вырос перед ними, выставил ладони в стороны. – Нам идти а надо, а вы…

– Ну, почему же! Пускай она бьет, раз такая сильная и смелая, а не просто языком мелет, – выплюнула Саша в отчаянии. Вид запертой комнаты лишил ее молчаливого смирения.

– Да пошла ты! – Женя ринулась вперед, и если бы не Костя с подоспевшим на помощь Егором, Саша наверняка сцепились бы с ней на полу в безобразной драке. Юра молчаливо наблюдал за потасовкой, его усталое лицо ничего не выражало.

Но в тот миг, когда рвущаяся Женя шипела и клятвенно обещала разбить Сашину морду, та поняла вдруг, что…

Что Женино лицо очень похоже на ее собственное.

Она нечасто видела свое лицо таким – только в минуты крайнего отчаяния, разрушительной злобы, что будет гнить изнутри, если не дать ей выйти наружу. Помнится, мама даже водила Сашу к психологу, потому что вспышки Сашиной агрессии заражали всех вокруг, сбивали с ног приливной волной и волочили по каменистому дну…