Семья

Мадам Милица так и не попала Шанхай. Сначала ее остановили в Тан-Ку, Кто остановил, было неясно. Мадам Милица писала «остановили» в заглавных буквах, затем следовал странный письменный знак, и с трудом разбиралось дальше «враги». На пароходе она все же добралась до Шанхая, но ей не позволили сойти на берег. Шанхай был на военном положении, и она – мадам Милица – свидетель, что бой шел в Чапей. Пароход отчалил, и мадам Милицу повезли в Гонконг. Итак – привет всем с дороги!

Но не только факты, были и наблюдения и мысли – и мадам Милица щедро делилась ими с Семьей, хотя и знала, что это потребует двойного количества марок.

Она сообщала, что на пароходе, как и везде, только два класса людей: те, у кого есть деньги, и те, у кого их нет. Для первых есть все услуги и все удобства. Каково путешествие для вторых, спросите мадам Милицу. Она вам скажет. В таком путешествии ее утешением было, что она все знала вперед, ничему не удивлялась и сохранила полное личное достоинство.

Она просит Семью не беспокоиться: мадам Милица умрет, когда ей будет восемьдесят четыре года, чего нельзя сказать – увы! – о многих богатых пассажирах парохода. И умрет мадам Милица спокойно, в своей постели. С усмешкой она поэтому смотрит в жерла и китайских и японских пушек и сохраняет спокойствие, когда сообщают, что не то аэроплан, не то субмарина гонится за пароходом, чтобы его взорвать. Они не смогут вырвать один-единственный волос из ее прически. Слепцы цивилизации! И она шлет привет и поклон всей любимой Семье, особенно Бабушке. Пожалуй, передайте привет и миссис Парриш.

Письмо с остановками читали весь день.

Вечерняя газета принесла хорошую новость.

– Слушайте, – кричала Лида, вбегая с газетой, которую выписывала и никогда не читала миссис Парриш. – Слушайте: добровольцы отпускаются сегодня. Они получат по десять китайских долларов за каждый день службы. Боже! Значит, Петя придет и принесет – считайте, считайте! – о Бабушка! Он купит мне белые туфли! Мама, вы позволите, чтобы он купил мне белые туфли? С кусочками коричневой кожи на носке и пятке!

– Видите, – сказала Бабушка, – вот и деньги на лимоны!

А Лида все читала и перечитывала, считала долги и деньги и что кому нужно – и все выходило, что, пожалуй, купят ей туфли. И если кончена война, откроют магазин, где она служила, и она пойдет работать – зарабатывать. Как всем будет легче!

Мать не сказала ничего, но у ней встрепенулось сердце. Она хоть немножко уплатит кое-какие долги.

Лида ушла мечтать в сад. За время войны она не служила. Она отдохнула, выспалась. И вдруг стала мечтать. Там, где она плавала, стал ей встречаться американский мальчик. Славный такой! Года на два-три старше. Куда Лида ни пойдет, он как-то все там же. И все улыбается. Всегда поклонится. Скажет «здравствуйте» и «какая погода, – не правда ли?». Что бы это могло значить? Неужели? О, неужели?

Она побежала к Бабушке спросить:

– Как вы думаете, Бабушка, когда я совсем вырасту, буду я красивой?

Бабушка внимательно посмотрела на Лиду:

– Как сказать! Ты не будешь такой красивой, какою была Таня. Но ты будешь ничего себе.

– И только?

– Ну, да, довольно хорошенькая.

– А я пою хорошо?

– Хорошо, но у тебя нет школы.

Лида только вздохнула. Но и с этим – «хорошенькая, поет хорошо» еще можно жить. Ей сшили платье. Вот есть надежда на туфли. Стоит жить! Не надо огорчаться. Живут же другие и без голоса и без туфель.

– Чем мечтать, – сказала Бабушка, посмотрев на Лиду, – вычисти-ка все сковородки. Я говорила, не доверяйте посуду Кану. Потрогай, они липнут.

Только Лида вошла во вкус работы, как Мать вернулась с базара. Она была очень взволнованна и звала поскорее Бабушку.

– Послушайте только, что я узнала в лавке на базаре. Кан – мошенник. Все эти люди, что жили у нас на черном дворе и в подвале, совсем ему не родственники. Он набирал их, когда бомбардировали китайский город, и предлагал убежище здесь, у нас, на британской концессии – за деньги! Он также брал деньги за тот рис и чай, что мы давали им. Вы понимаете, как эти люди должны были смотреть на нас? Вы видите, во что превратилось наше гостеприимство…

– Действительно, – сказала Бабушка. – Лида, позови Кана. Он убирает подвал.

Но Кан не понимал ни одного слова из того, что ему говорили. Только лицо его несколько побледнело да глаза стали уже. Он показывал признаки больших усилий, чтобы понять, чего от него хочет Бабушка и о чем она спрашивает. Отвечал он ей самым почтительным тоном. Какие люди? В подвале? Там он был сейчас, но не видел никого. Там нет людей. Родственники? Да, у него есть родственники. Много родственников. Но он не знает, где они сейчас. Деньги? Он брал деньги? Он никогда не брал чужих денег. Он содрогался при одной мысли об этом. Пища? Рис? Какой рис? Он никогда не просил риса. Бабушка сама, по своей воле, раздавала пищу людям во дворе и в подвале.

– Кан, – сказала Бабушка, и в ее тоне был большой упрек, – это плохо и стыдно. Я узнаю правду. Вечером придет мистер Питер, он понимает по-китайски – и ты должен будешь ответить ему правду.