Семья

Бригитт была одной из тех европейских женщин, которые еще в молодости открыли для себя привлекательный стиль жизни и придерживались его. Она никогда не выходила замуж, работала больше, чем все знакомые Кэт мужчины, но в то же время и столь же хорошо отдыхала: дважды в год Бригитт отправлялась в путешествие либо к подножию Гималаев, либо на Мальдивы, либо в автомобильный тур через всю Австралию. Иногда она брала с собой Дигби, иногда оставляла его дома, как будто он был не человеком, а любимым багажом.

Бригитт обожала свою жизнь, и долгие годы именно она была для Кэт примером и путеводной звездой, указывающей путь к ничем не обремененной жизни.

И вот теперь Бригитт сидела за столом и отбирала фотографии себя и Дигби на каком-то ослепительно-белом песке. Что это: Мальдивы? Сейшеллы? Бросив последний взгляд на фото, она скармливала его машине.

— Что он натворил? — спросила Кэт.

— Он захотел обновить свою личную жизнь, получить новые впечатления.

— Какие, например?

— Например, в виде пары двадцатичетырехлетних сисек.

Кэт на некоторое время потеряла дар речи. Больше от гнева и обиды. Мужчины никогда не смели так обращаться с Бригитт. Если кто-то и разрывал отношения, то именно Бригитт.

— Одна хорошо сложенная потаскушка из его офиса, — продолжала Бригитт, спокойно отправляя в машину очередную фотографию себя и Дигби верхом на верблюдах, с сияющими на заднем плане пирамидами. Кэт следила за ее действиями с восхищением. Даже в такой ситуации Бригитт не теряла самообладания. С нижнего этажа доносился шум и крики — разгар субботнего вечера в «Мамма-сан».

— Я хотела тебе сказать, что там у двери стоят два футболиста. Но предварительного заказа они не делали.

— Одни?

— С двумя женщинами. Похожи на танцовщиц в баре. Но, впрочем, вполне могут быть и их женами. Что им сказать, как ты думаешь?

— Скажи, чтобы в следующий раз они заранее звонили.

— На них можно сделать хорошую рекламу. На улице их ждет парочка фотографов.

— Мы сделаем еще лучшую рекламу, если выпроводим их отсюда.

— Хорошо.

Кэт повернулась, собираясь уйти. Голос Бригитт ее остановил.

— Ты знаешь, сколько мне в этом году исполняется лет? — спросила она.

— Нет.

— Сорок. Мне исполняется сорок лет. Разве я могу конкурировать с парой двадцатилетних сисек?

— Двадцатичетырехлетних, — напомнила Кэт. — И тебе совершенно не нужно ни с кем конкурировать. Ты сильная, свободная женщина, которая повидала жизнь. Тебе не нужно опираться на какого-то мужчину, чтобы доказать, что ты существуешь. Это она должна конкурировать с тобой!

Бригитт рассмеялась:

— О, моя дорогая Кэт!

— Это не она — его цель, — продолжала Кэт, все больше воодушевляясь от своих собственных слов. — Это ты — его цель.

Бригитт задумчиво смотрела на свою с Дигби фотографию, на которой они были запечатлены на каком-то шумном празднике (канун Рождества?), а потом и ее отправила вслед за другими в пасть бумагорезки.

— Несчастье в том, Кэт, что, когда женщина стареет, круг ее потенциальных партнеров сужается. А у мужчин он только расширяется. — Бригитт скормила машине фотографию себя и Дигби на мосту в Париже. — И что же в таком случае остается делать таким женщинам, как мы?

Кэт вышла из кабинета начальницы и, вслушиваясь в шум ресторана на нижнем этаже, как-то отстраненно подумала: «Таким женщинам, как мы?»

4

Наконец-то рабочая неделя подошла к концу и наступил тот момент, который Рори любил больше всего.

Улицы города постепенно пустели, по всему Лондону гасли огни, и тогда Кэт садилась в машину, расслабляла все свое длинное тело и — стоило ей откинуть голову на пассажирском сиденье — закрывала глаза.

— Малыш, — говорила она, — я совершенно без сил.

— Скоро будем дома, — отвечал он.

По субботам он всегда заезжал за ней в ресторан. Впрочем, к тому моменту, когда «Мамма-сан» закрывался и последние подвыпившие посетители были усажены в такси, а кухонный персонал и официантки накормлены и развезены по домам в специальных микроавтобусах, — к тому времени, когда Кэт запирала в ресторане все двери, уже наступало утро следующего, воскресного дня.

Эти субботние ночи и воскресные утра были самым любимым временем в жизни Рори. Вместе они приезжали к нему домой, немного пили, потом вместе принимали душ, занимались спокойным, ленивым сексом и, наконец, засыпали друг у друга в объятиях.

Воскресенья — это поздний завтрак на Фулхэмроуд в маленьком кафе, которое они считали своим маленьким секретом, где могли с удовольствием понаблюдать за окружающим миром и даже притвориться, что находятся в Челси шестидесятых годов, когда здесь бурлила полнокровная жизнь. В эти роскошные часы безделья они позволяли себе мечтать, и их мечты совпадали. Кэт наслаждалась свободой, о которой грезила с детства, а Рори — спокойной жизнью, которой искал с тех пор, как развелся.

Но сегодня об этом пришлось забыть. Стоило Рори отпереть дверь своей квартиры, как их ослепил яркий свет и оглушила громкая музыка.

— Наверное, пришел Джейк, — растерянно сказал Рори.