Семья

Материнство представлялось ей совсем иначе: мать и дитя неразлучны: малыш спит, прижавшись к материнской груди; мать, конечно, измучена, но абсолютно счастлива. Такой вот библейский образ материнства витал перед мысленным взором Джессики, которой казалось, что союз этих двух существ должен быть столь же тесным, как и тогда, когда ребенок находился в утробе матери и трудно было определить, где кончается мать, а где начинается ребенок. Только теперь, после родов, их связь становилась невидимой.

Но маленькая Поппи находилась в отделении интенсивной терапии, лежала на животике в своем инкубаторе, завернутая, как для зимней прогулки, хотя никакой зимы никто, кроме нее, не чувствовал. А Меган лежала тремя этажами ниже, вся изрезанная, измученная и необъяснимо молчаливая.

Одна из медсестер посадила в инкубатор казенную плюшевую обезьянку, и эта обезьянка — вдвое больше самой Поппи — улыбалась ей с высоты своего роста. Глядя на племянницу, Джессика думала, что ничего более хрупкого и беззащитного она еще не видела. Она понимала, что малышка еще совершенно не готова к реальной жизни.

— Она размером с цыпленка из супермаркета, — сказала Джессика. — Бедная маленькая крошка!

— Не нужно так убиваться по нашей маленькой Поппи, — ответила ей улыбчивая медсестра, родом с Ямайки. — Конечно, она еще не совсем сформировалась, но развитие идет хорошо. Детки, рожденные от матерей с эклампсией, очень часто выглядят как маленькие педерасты.

— Она совсем не похожа на маленького педераста, — обиженно возразила Джессика.

Но все равно она была благодарна медсестре за участие.

Действительно, первые три дня жизни Поппи прошли успешно. Она начала самостоятельно дышать, уже выпивала крошечные порции молока — сцеживаемого у Меган, но скармливаемого опытной медсестрой отделения интенсивной терапии, — и даже прибавила в весе.

Но во всей этой истории было еще кое-что. Джессике стало ясно, что случай с ее сестрой — тридцатичетырехнедельная беременность и рождение недоношенного ребенка — не самое плохое, что может случиться в жизни.

В отделении интенсивной терапии Джессика не замечала детей меньше Поппи, хотя ей говорили, что они поступают сюда чуть ли не ежедневно. Однако в первый день она увидела здесь мальчика с врожденным пороком сердца, а во второй — еще одного мальчика, толстенького и розовощекого малыша, который родился с синдромом Дауна.

И медсестры, и врачи делали для этих детей все что могли («Хотя что они могли сделать?» — думала Джессика), а родители покорно стояли рядом со своими детьми, иногда всхлипывали, иногда просто молчали. Родители мальчика с синдромом Дауна уже имели дочь пяти лет, совершенно здоровую девочку. «Если первый раз все проходит успешно, — думала Джессика, — то люди расслабляются. Начинают думать, что несчастья затрагивают только чужие семьи. А потом вдруг — раз! — и их мир разваливается на части. И они понимают, что на этот раз несчастье коснулось их самих».

Сперва Джессика хотела сказать этим людям несколько ободряющих слов. Например, она могла бы сказать, что их малыши очень хорошенькие — даже несмотря на то, что лежат здесь в шерстяных шапочках, нахлобученных по самые глаза. Что недоношенные девочки — просто красавицы, хотя те больше напоминали кусочки бледного филе в мясных отделах супермаркета. Но Джессика поняла, что не в состоянии подобрать подходящие слова для людей, чье несчастье было гораздо значительнее ее собственного.

Она не могла сказать родителям мальчика с синдромом Дауна или родителям мальчика с пороком сердца, что все у них, даст Бог, обойдется. У нее просто не было права произносить столь легковесные слова. Какое утешение могла предложить им она, не обремененная подобными страданиями и опытом?

Джессика смотрела на спящую племянницу. Это зрелище уже становилось для нее привычным: малышка со слабым, прерывистым дыханием. «Маленькая, словно щеночек, или котеночек, — думала Джессика. — Личико сморщенное, но в то же время до умопомрачения прекрасное».

С Поппи, даст Бог, все обойдется.

Гораздо больше Джессику беспокоила Меган.

«Прямо как маленькая птичка», — думала Кэт.

Джессика положила малышку на колени, одной рукой поддерживала ее головку, а другой — пыталась накормить молоком из бутылочки. Глазки девочки были закрыты, а на удивление большой рот широко открыт. Пожалуй, этот рот был единственным большим органом у Поппи. «Прямо как новорожденный птенчик в гнезде, — думала Кэт. — Открывает клювик и ждет, когда принесут червячка».

— Просто песчинка, — вслух сказала она. — То ли она есть, то ли ее вообще нет на свете.

— Зря ты так говоришь о нашей Поппи, — возразила Джессика.

— Почему Меган не кормит ее грудью? Разве не доказано, что для ребенка нет ничего лучше, чем кормление грудью?

— Поппи еще слишком мала, чтобы сосать грудь. Она не может делать сосательные движения. Правда, дорогая, не можешь?

Ребенок будто уснул. Крошечный животик был полон, но губами она все еще сжимала соску на бутылке. Джессика мягко вынула соску изо рта девочки, отчего раздался негромкий хлопок: чпок!