Семья Берг

Зачастую, уединившись, Павел любил читать стихи молодых советских поэтов. Его тянуло к еврейской тематике и к молодым еврейским авторам. В начале 1920-х годов в новой литературе вдруг появилась и быстро стала заметной плеяда молодых поэтов и писателей, евреев по национальности. Они писали по-русски, исключительно на темы революции и о судьбах евреев в новой России. Малыми тиражами на плохой серой бумаге издавалось множество тонких книжонок, которые ходили по рукам: люди зачитывались рассказами Бабеля, Ильфа, Кольцова и стихами Пастернака, Сельвинского, Антокольского, Светлова, Уткина, Багрицкого. Когда часть Павла брала с боем какой-нибудь новый город или останавливалась на постой, он всегда стремился найти новые книжки.

Поэт Михаил Светлов в книге «Корни», рассказывающей о раввине, очень похожем на деда Павла, тонко и точно описывал еврейскую меланхолию. Светлов жестко критиковал иудаизм и даже написал, что сжег бы синагогу, если бы это могло понадобиться для революции. Такой подход огорошил Павла — он сам давно отказался от религии, но к чему такая жестокость?..

Поэт Иосиф Уткин с мягким юмором описывал жизнь еврейского мальчика Мотеле, напомнившего Павлу собственное детство.

В еще не дописанной поэме Эдуарда Багрицкого «Дума про Опанаса» главным героем был красный комиссар-еврей по имени Иосиф Коган — образ, очень похожий на некоторых комиссаров Первой конной армии.

Книги формировали вкус и мировоззрение Павла. Однажды ему попалась на глаза книга со странным названием «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников». На обложке стояло еврейское имя автора — Илья Эренбург, а перед текстом было хвалебное предисловие Николая Бухарина, одного из главных вождей большевиков. Это привлекло внимание Павла. Он читал и вчитывался: перед ним развертывалась жизнь Европы и открывался новый стиль мышления и изложения. Он с трудом воспринимал этот стиль — смесь французского скептицизма с еврейской иронией, разбавленную русским нигилизмом. Павлу раньше не приходилось читать ничего подобного.

В книге рассказывалось, как мексиканец Хулио Хуренито, считавший себя учителем жизни, вроде Христа, собрал вокруг себя учеников разных национальностей и отправился путешествовать с ними по Европе, Африке и России. Он собирался подорвать старые представления о религии и политике. Павла, человека военного, особенно поразила фраза: «Не люди приспособились к войне, а война приспособилась к людям. Она кончится, только когда разрушит то, во имя чего началась: культуру и государство».

Павел отложил книгу в сторону и задумался: неужели война будет такой долгой и такой разрушительной? Значит, и ему тоже суждено участвовать в разрушении культуры и государства? По описаниям событий в книге получалось, что главными проблемами XX века будут немецкий фашизм, советский социалистический тоталитаризм и еврейский вопрос. Павел читал и все ясней видел, что фашизм и социализм имеют много общих черт. В то же время автор ясно показывал, что евреи окажутся врагами и для того, и для другого строя. Эренбург писал, что бородатые русские мужики полагают: для всеобщего счастья надо, во-первых, перерезать жидов, во-вторых, — князей и бар, да и коммунистов тоже вырезать не помешает, а главное — сжечь города, потому как все зло от них.

Павел читал и волновался: что это — выдумки или пророчество? Особенно его расстроило то, что было написано о возможных будущих массовых убийствах евреев. Павел перечитывал, размышлял, и книга впервые заронила в его душу зерно скептицизма. И, конечно, он запомнил имя автора — Илья Эренбург. Вот бы почитать еще что-нибудь, им написанное…

* * *

Никто в окружении Павла никогда не третировал его как еврея. Павел и не чувствовал себя чужаком среди русских бойцов — выше и сильней всех, он сражался, как они, курил махорку, как они, матерился, как они. Бойцы считали его вполне своим. При новой власти антисемитизм перестал быть государственной политикой. Большевики объявили все национальности равными, запретив все религии. Но хотя государственного антисемитизма не стало, в людях он продолжал жить — евреев старались обвинить во всех ошибках смутного времени. Старый черносотенный лозунг «Бей жидов — спасай Россию» все еще оставался злободневным.

Несколько раз бывало, что кто-нибудь из незнакомых бойцов к нему привязывался, в основном, из-за любви к чтению, и обзывал:

— У-у, жид ученый!

Тогда громадный Павел злобно нападал на обидчика, хватался за шашку и готов был изрубить его на куски. Бойцы полка знали его буйный нрав и вступались за него:

— Ты с ним поосторожней — убьет ведь, покажет тебе, какой он жид.

* * *