Читаем Семья Берг полностью

— Большевистский переворот не способен принести людям того, что безответственно обещал Ленин. Модель социализма, которую большевики хотят насильно внедрить в стране, на самом деле представляет собой извращенный вариант теории коммунизма и повлечет за собой цепь страшного, кровавого насилия. И Маркс, и его апологет в России Плеханов — оба писали о победе пролетариата в развитых промышленных странах. А население России на девять десятых составляют крестьяне. Эти разговоры — самообман большевиков. Нет, господа, чудовищно, когда революционеры берутся за топоры и пытаются, размахивая ими, претворить свои идеи в жизнь.

Философ Шпет перебил его:

— Да, да — когда берутся за топоры. Уже взялись, уже кругом террор. Возьмите хоть Троцкого. Когда он был журналистом на Балканской войне 1914 года, он в своих статьях возмущался злодействами, которые наблюдал. А теперь? — сам стал первым злодеем, приказывает казнить всех несогласных с ними. Недавно он подписал смертный приговор двадцати двум самым выдающимся русским врачам за то, что они якобы неправильно лечили раненых на войне. Все они — русские интеллигенты, патриоты. И нет никаких доказательств их ошибок. Насилу удалось их спасти, потому что Германия согласилась их принять. Смертную казнь заменили высылкой. Просто поразительно, как быстро все большевистские руководители из образованных интеллигентов превратились в злодеев и рвачей. Каждый из них перевел на свое имя в швейцарские банки миллионы. Говорят, семь миллионов украдены. А как ведут себя! Зиновьев, петроградский комиссар, тоже подписывает смертные приговоры и руки никому не подает.

Тарле подождал, потом продолжил:

— Да, это перерождение произошло почти мгновенно. Большевики не были готовы к власти: захватив ее, они растерялись и применили самый примитивный вариант правления — жестокость. Но русские мужики это потерпят-потерпят, а потом взорвутся. Вспомните, еще Пушкин писал в «Капитанской дочке»: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» Но, похоже, Бог не защитит нас от этого…

У Мартова была учительская манера развивать любую мысль дольше, чем это нужно собеседникам. Он опять вставил, продолжая горячиться:

— Так ведь и сам этот переворот оказался для них настолько неожиданным, что даже накануне у Ленина не было заготовленного списка лиц, включенных в правительство, и он не знал, какие должности им предстоит занимать. Говорят, он нервно расхаживал по залам Смольного дворца, ожидая, удастся ли сбросить министров Временного правительства. Слово «министр» казалось ему неподходящим для новой власти: оно пахнет царским режимом и может отпугнуть борцов за смену власти. Тогда Бонч-Бруевич предложил ему название «народный комиссар», сокращенно «нарком». Ленину это понравилось, и он тут же написал на листке бумаги короткий список первых наркомов, включив в него себя как председателя, свою жену Надежду Крупскую — наркомом просвещения, своего друга Бонч-Бруевича — тоже наркомом… а дальше было непонятно, кого туда еще вносить.

Бердяев подтвердил:

— Неудивительно, что большевики не были подготовлены. Ведь большинство их так называемых вождей провели последние годы в Европе и не видели Россию уже много лет. Ленин с Зиновьевым жили в Швейцарии, Троцкий тоже жил в разных странах. Я слышал, что он настолько разочаровался в идеях Ленина, что даже критиковал его в письмах к друзьям-меньшевикам. Всего за месяц до переворота его спросили в Швейцарии, в журналистском кафе, где он был завсегдатаем, скоро ли будет социалистическая революция в России, он с отчаянием ответил: никогда не будет. И буквально на следующей неделе сам умчался, чтобы руководить переворотом в Петрограде.

Разговор перекинулся на острую тему национальной принадлежности большевистской верхушки. Священник Семен Франк, в рясе, с крестом на груди, вставил:

— Помилуйте, ведь среди этих нехристей даже мало русских людей. Я не хочу задевать ничьих чувств, особенно наших уважаемых профессоров еврейского происхождения, но в большевистском руководстве преобладают евреи. Возьмем хоть Ленина — это же смесь отца-калмыка Ильи Ульянова, в котором была и чувашская кровь, и еврейки Марии Бланк. Ее деда звали Мойша Ицкович Бланк, он крестился и сделал своего сына Израиля Александром Дмитриевичем. Его дочерью и была Мария Александровна. А ее дедом с другой стороны был швед Иоганн Готлиб, переделанный в Ивана Федоровича Гросшопфа. Его жена Анна Беатта Эстедт стала Анной Карловной. Какой винегрет!

Социолог Питирим Сорокин добавил:

— Ну конечно: руководитель октябрьского восстания Лев Троцкий — еврей Лев Давидович Бронштейн. Когда он руководил петроградским переворотом, мы даже пустили шутку: раньше у нас была лейб-гвардия, а теперь гвардия Лейба. И друг Ленина Зиновьев — это Григорий Евсеевич Радомысльский, еврей, и Лев Каменев — это Лев Борисович Розенфельд, еврей. И Яков Свердлов — нижегородский еврей. Это он дал распоряжение расстрелять царскую семью. Боже мой! — разве можно было себе представить, что еврей распорядится жизнью Романовых?!

Лев Карсавин покачал головой:

Перейти на страницу:

Все книги серии Еврейская сага

Чаша страдания
Чаша страдания

Семья Берг — единственные вымышленные персонажи романа. Всё остальное — и люди, и события — реально и отражает историческую правду первых двух десятилетий Советской России. Сюжетные линии пересекаются с историей Бергов, именно поэтому книгу можно назвать «романом-историей».В первой книге Павел Берг участвует в Гражданской войне, а затем поступает в Институт красной профессуры: за короткий срок юноша из бедной еврейской семьи становится профессором, специалистом по военной истории. Но благополучие семьи внезапно обрывается, наступают тяжелые времена.Семья Берг разделена: в стране царит разгул сталинских репрессий. В жизнь героев романа врывается война. Евреи проходят через непомерные страдания Холокоста. После победы в войне, вопреки ожиданиям, нарастает волна антисемитизма: Марии и Лиле Берг приходится испытывать все новые унижения. После смерти Сталина семья наконец воссоединяется, но, судя по всему, ненадолго.Об этом периоде рассказывает вторая книга — «Чаша страдания».

Владимир Юльевич Голяховский

Историческая проза
Это Америка
Это Америка

В четвертом, завершающем томе «Еврейской саги» рассказывается о том, как советские люди, прожившие всю жизнь за железным занавесом, впервые почувствовали на Западе дуновение не знакомого им ветра свободы. Но одно дело почувствовать этот ветер, другое оказаться внутри его потоков. Жизнь главных героев книги «Это Америка», Лили Берг и Алеши Гинзбурга, прошла в Нью-Йорке через много трудностей, процесс американизации оказался отчаянно тяжелым. Советские эмигранты разделились на тех, кто пустил корни в новой стране и кто переехал, но корни свои оставил в России. Их судьбы показаны на фоне событий 80–90–х годов, стремительного распада Советского Союза. Все описанные факты отражают хронику реальных событий, а сюжетные коллизии взяты из жизненных наблюдений.

Владимир Голяховский , Владимир Юльевич Голяховский

Биографии и Мемуары / Проза / Современная проза / Документальное

Похожие книги