Семья Берг

— Людям теперь так хочется читать про оттепель, надоели эти сталинские «заморозки». Может, эта повесть рассказывает про начало новой жизни…

Лиля читала два часа, родители слушали внимательно, переглядывались, когда им что-то особенно нравилось — останавливали ее, просили повторить. Видя их расслабленность, она за ужином весело и как бы между прочим сказала:

— А я сегодня познакомилась с молодым сотрудником албанского посольства. Он просил меня позвонить ему и приглашал прийти на прием по культуре в посольство.

Родители настороженно переглянулись. Мать спросила:

— Где ты с ним познакомилась?

— У посольства, рядом с нашим биологическим корпусом. Он как раз подъехал на машине и вышел.

Мать всплеснула руками, а отец отвернулся. Но Лиля рассмеялась:

— Не волнуйся, папочка, и ты, мама, не огорчайся — что в этом особенного? Это просто знакомство, это ведь не может быть серьезно. Ну, я имею в виду, мои отношения с албанцем. Мало ли — познакомились, виделись несколько минут, он пригласил меня приходить. Я ведь буду там не одна, он сказал, что на приемах бывает много советских. Ну, может, я схожу раз-два, на этом все и кончится.

Мать собиралась было что-то сказать, но опять всплеснула руками и ушла на кухню. Отец подождал, пока она выйдет, и тихо заговорил:

— Лилечка, дорогая, ты уже почти врач, взрослый человек. Ты выросла без меня. Конечно, я не имею права вмешиваться в твои отношения с другими людьми, особенно с мужчинами. Тебе самой решать. Ну с мамой, если захочешь. Я только думаю о том, с кем они, эти отношения. Иностранец — это всегда… как это говорится? Опять забыл слово. Да, вот, вспомнил — чревато. Это чревато осложнениями.

— Но ведь мы только что читали — прошли уже сталинские времена.

— Да, сталинские прошли, но советские остаются.

— Нет, нет, люди не допустят, чтобы это опять… ни за что, на за что! — она запротестовала с такой молодой горячностью, что даже топнула ногой.

— Дочка, я дал себе зарок не надоедать вам лагерными рассказами. Но сейчас вспомнил еще один эпизод. Мне довелось встретиться там с группой из двадцати молодых бывших официанток московского ресторана «Метрополь». До войны, в конце тридцатых годов, в нем часто столовались иностранцы, девушки им подавали. Агенты государственной безопасности заподозрили, что одна из них стала работать на иностранную разведку, но не смогли установить — которая. Тогда они арестовали всех и мучили на допросах. Ничего не добившись, всех сослали в лагерь на пять лет, за «антисоветскую деятельность». Понимаешь? — только за то, что они подавали иностранцам. Подавать супы и улыбаться — это антисоветская деятельность? Я бы многое мог рассказать об этом, но не хочу портить тебе настроение. Подумай о новом знакомстве. Все, связанное с иностранцами, опасно. Да и маму не надо расстраивать, Сама знаешь, какое у нее больное сердце. Нам надо ее беречь.

Уже лежа в постели, Лиля взяла в руки визитную карточку и задумчиво провела по ней пальцем. На приятной на ощупь плотной бумаге было вытиснено золотыми буквами: ВЛАТКО АДЖЕЙ. Она снова и снова беззвучно произносила это странное имя, и ее охватило то же непонятное волнение, которое она пережила при встрече. «Проснусь и решу — звонить ему или не звонить», — подумала Лиля и заснула.

Родители плохо спали и утром бросали на нее встревоженные взгляды. Лиля заметила и решила: спокойствие пережившего так много отца и здоровье больной матери дороже нового знакомства. Она обняла их:

— Не расстраивайтесь, я не стану звонить этому албанцу. Вот его визитная карточка с номером телефона, я рву ее, чтобы ни вы, ни я больше об этом не думали.

И разорвала бумагу.

2. Еврейские мальчики Шлома и Пинхас

Трехэтажный дом № 21 по Спиридоньевской улице, где жила семья Берг, был построен в начале XIX века и принадлежал генералу Раевскому, герою Отечественной войны 1812 года. В советское время, в 1938 году, к дому пристроили два этажа с так называемой коридорной системой, безнадежно испортив его архитектуру. В ту самую осень был арестован отец Лили, профессор военной истории Академии имени Фрунзе Павел Борисович Берг. До ареста он успел получить трехкомнатную квартиру в новом доме на Каляевской улице, но прожил в ней меньше года. Теперь, через шестнадцать лет, его реабилитировали «за отсутствием состава преступления» и он вернулся из лагеря в семью. Но уже не в ту большую квартиру, а в тесноту маленькой комнатки в коммунальной квартире дома на Спиридоньевке,

Лиля не помнила прежнюю большую квартиру, их выселили оттуда, когда ей было шесть лет. И отца она тоже почти не помнила. Смутно сохранился в памяти ребенка образ крупного мужчины с орденом на груди, и почему-то запомнились стихи-шутка, которые она выучила за ним наизусть: