Семья Буссардель

Маклер посадил его в свою контору, где он должен был работать в паре с Виктореном; им отвели комнату, выходившую окнами в сквер Лувуа, поставили для них две конторки спинками друг к другу. Такое расположение имело то преимущество, что Викторен всегда находился под присмотром Эдгара и вместе с тем стушевывалась разница в деятельности братьев, которую посторонние, пожалуй, заметили бы; Эдгар ничего не мог ни сказать, ни сделать без того, чтобы Викторен силою вещей не был к этому причастен.

На вечере, устроенном по поводу официально объявленной помолвки Эдгара (это было через два года после торжественного обеда по случаю новоселья), Амели улучила минутку, чтобы поговорить с деверем. Взяв его под руку, она увела его в биллиардную. Толчея и шум не достигали этой комнаты; четыре господина почтенного возраста - трое биллиардистов и судья - разыгрывали там серьезную партию.

Газовые висячие лампы с абажурами проливали на зеле-Ное сукно бледный свет; остальная часть комнаты, в которой горело только несколько свечей в канделябрах, утопала в приятном полумраке.

- Посидим тут в уголке, дорогой брат, - сказала Амели. - Я не очень-то сильна по части приемов... Придет время, когда придется выступать на них в роли гостеприимной хозяйки. Сегодня ваша мама, ваши тетушки и три ваши сестры, думаю, прекрасно справятся и без меня.

Она не упомянула о Лионетте, которая на всех вечерах, где бывала, суетилась, переходила от одного к другому, собирала и разбивала группы гостей, словно была хозяйкой дома; кружившая повсюду, без умолку жужжавшая маленькая женщина с осиной талией и плоским лицом походила на карикатурный рисунок Гранвиля, изображавший муху в человеческий рост, одетую в бальное платье.

Сев рядом с Эдгаром на угловой диван, Амели расспросила его о невесте, о которой ей было известно только то, что она дочь господина Одемара, председателя правления акционерного общества Орлеанской железной дороги.

- Признаться, - сказал Эдгар, - я и сам знаю ее не больше вашего. Я едва знаком с Каролиной, видел ее четыре раза.

Он нарисовал ей портрет своей невесты. Мирному их разговору аккомпанировало щелканье биллиардных шаров. Амели спросила уже иным тоном:

- Привыкаете работать в конторе, дорогой Эдгар?

- Я к этому давно готовился. Отец с детства определил мне это поприще, и я всегда это знал.

- Я хочу сказать, годится ли это для вас при вашем здоровье? Долгое сидение в кабинете, папки с делами, пыль, духота!.. Разве это для вас полезно?

- Весьма сомнительно, - сказал он с легкой улыбкой. - Что поделаешь!.. Пришло время для Викторена и для меня карабкаться на первые ступеньки высокого учреждения у сквера Лувуа. Отцу не терпится видеть нас там за делом. Подвергнуть, так сказать, испытанию. Контора биржевого маклера, сами понимаете...

Эдгар говорил о ней с почтением. Контора!.. Она была волшебным миром для детей Буссарделя. С самого нежного возраста они слышали, как говорят о ней взрослые, но не имели права войти туда, за редкими исключениями - в качестве высокой награды. "В день твоего рождения, когда тебе исполнится семь лет, ты пойдешь к папе в контору и там поцелуешь его". И семилетнего ребенка в день его рождения привозили к скверу Лувуа, он переступал порог поразительного дома, где незнакомые люди выражали ему какие-то необыкновенные чувства, где отец казался совсем другим, чем дома, более далеким, властным и таким необходимым для целой армии подчиненных, а кругом была какая-то странная мебель, которая, однако, по всей вероятности, принадлежала папе. Контора!.. По мере того как дети росли, они смутно угадывали ее роль, ее могущество: ведь все события в семье исходили из конторы, может быть, и сама семья оттуда исходила; капиталы многих семей, нет - тысяч семей зависели от устойчивости и бесперебойной работы конторы Буссарделя; она была средоточием, источником света, лучи которого расходились по всей Франции, по всему миру.

В те времена, когда дети Фердинанда Буссарделя жили в особняке Вилетта и ходили играть в Тюильри, они однажды поссорились там с двумя сыновьями другого биржевого маклера, заявившими, что у их папы "контора самая главная в Париже". При этих словах маленькие Буссардели вдруг утратили свою благовоспитанность, разъярились, и произошло ужасное сражение; два доблестных бойца вражеского лагеря потерпели в нем поражение ввиду численного превосходства противника и, может быть, по причине его большей убежденности в своем величии; нянькам и сторожу пришлось вырывать побежденных из рук поборников справедливости. На следующее утро Теодорина Буссардель навестила мать побитых мальчиков и принесла ей извинения, но дома драчунов наказали только для проформы, а от своих двоюродных братьев Эрто они узнали, что папа, дядя Луи и даже дедушка очень смеялись, разговаривая между собой.