Семья Буссардель

Племянница не отвечала ей.

В это время началась ее пятая беременность. Амели по причине своего положения стала много есть и, чувствуя, как тяжелее становится плод, меньше суетилась. На нее нашло спокойствие. Стан ее раздался, да и не только стан вся она стала шире: и плечи, и руки, и лодыжки, и запястья, и лицо; в тридцать два года она казалась сорокалетней женщиной. Теперь она часто говорила о королеве Виктории, которую мельком видела девочкой, когда та приезжала в Париж с ответным визитом к императору и императрице. Но ее восторженная симпатия к английской королеве относилась главным образом к ней как к женщине, к скорбящей вдове, потерявшей очаровательного и верного супруга, к матери многочисленных детей, в которых она находит себе утешение; жена Викторена не пропускала ни одной газетной статьи, в которой говорилось о королеве, просматривала каждый номер журнала "Иллюстрасьон" в надежде увидеть там набросок художника, который покажет новые черты в облике этой государыни; своего рода мысленное знакомство с нею внушало Амели некоторые правила жизни и даже придало ей такое сходство с излюбленным образцом - в осанке, в выражении лица, в жестах, - что иной раз, когда она входила в бальный зал или на благотворительный базар, на мгновение могло показаться, что входит королева Виктория, хотя между ними была разница в тридцать лет

Амели всецело посвятила себя семье и не ограничивалась заботами о своих детях, которых уже стало пять после рождения девочки, названной Бертой. Ее влияние распространялось на всех родных. Они советовались с ней, обращались к ее посредничеству, когда хотели уладить какие-либо семейные неурядицы. Она вела переговоры с Ноэми - своей младшей золовкой, которая очень рано была выдана за некого Гулью, но два года назад овдовела и, хотя у нее было четверо детей, вздумала выйти вторично замуж, и притом не за своего родственника. Этой упрямице, не желавшей последовать примеру Каролины, благоразумной и добродетельной вдовы Эдгара Буссарделя, предложили в мужья ее троюродного брата из семьи Миньон, который был всего лишь на четыре года моложе ее; это был бы примерный супружеский союз, благодаря которому объединились бы два крупных состояния, родственные по происхождению, имеющие в истоке наследство от одного и того же созидателя богатства всей семьи; да еще к ним прибавилось бы состояние покойного Гулью. Но сопряженные усилия самого Фердинанда Буссарделя и его снохи оказались тщетными; меж тем уж кто-кто, а Амели Буссардель имела полное право проповедовать благоразумие и самоотречение. Ноэми, молодая вдова, теперь уже не обязанная подчиняться отцовской власти, поддалась соблазнам брака по сердечной склонности. Пришлось махнуть на нее рукой: выходи за кого хочешь. Буссарделям она казалась отступницей, изменившей своему роду, перебежчицей, перекинувшейся в другой лагерь. Ее, конечно, не предали проклятию, сделали ей хорошие подарки на свадьбу, присутствовали на церемонии бракосочетания, оставили за ней место на субботних семейных обедах, но она и сама почувствовала, что потеряла своих близких.

Зато конец холостяцкого существования Амори вознаградил Буссарделей за эту неудачу. Отец женил его на дочери одного из директоров Французского банка, и это позволило маклеру теперь уже с полным спокойствием взирать на будущее: отныне окончательно была обеспечена преемственность его конторы, его имущества, его принципов, его имени. Восстановилась традиционная парная упряжка братьев Буссардель.

Молодая жена Амори сразу же заняла достойное место в женской когорте Буссарделей, забеременев в замечательно короткий срок; и старый pater families, видя столь скорые плоды этого брака, доводившего число его внуков до девятнадцати (никто из его сыновей и дочерей, даже умерший Эдгар, не оказался бесплодным), мог с полной искренностью заявить однажды за десертом на субботнем обеде, с бокалом шампанского в руке:

- Ну вот! Моя жизнь в супружестве - увы! - оборвалась в год войны, моя жизнь как отца продолжалась, и вот она закончена: отныне я только дедушка.

- За здоровье дедушки! - воскликнули его дети.

- Нет, - возразил Фердинанд Буссардель и, подняв бокал, поклонился своей новой снохе, покрасневшей от гордости: - За здоровье будущего маленького Буссарделя!