Семья для мажора

— Нет… — отвечаю тихо. — Но у нас что, больше ничего нет?

— Ну, почему же, — отвечает с расстановкой. — Кое-что есть. А что, пора тебе поинтересоваться. Я тоже хорош.

— Ты не волнуйся. — Накрываю его ладонь своей. — Ладно?

Его подбородок вдруг начинает подрагивать.

Похлопав меня по руке, бормочет:

— М-да… м-да… Я сюда приехал в двадцать пять.

— Угу, — отвечаю.

Я знаю, что дед с женой и детьми, моим дядей и моим отцом, приехал сюда из другой страны, только тогда все это была одна большая страна.

— Жилье выделили мне служебное, как семейному. Арендованное, но нам и этого вот так было, — проводит пальцем по горлу. — Так и жили. Потом бабушка твоя умерла. Потом Союз распался. Потом родители твои погибли. С документами я долго маялся. Гражданство нужно было менять. Родина моя далеко, затянулось все… И дом из-за этого… профукал… м-да… на приватизацию не успел.

— Угу…

— Ты не переживай, там у меня квартира есть. Только документы восстановить надо. Мы с Мишей, дядькой твоим, уже третий год бьемся.

— О… ясно… — выдыхаю, не зная чувствовать ли облегчение.

— Не бросят они тебя, в случае чего, — говорит убежденно. — У нас с Мишей уговор.

В случае чего?

Не хочу думать про этот случай.

— Ясно…

Погладив меня по голове, он растроганно повторяет:

— Ты не волнуйся. Все хорошо будет… нас никто не выгоняет. Аренду, ее продлить можно. Договоримся.

— Угу…

Выдохнув, кладу голову на его плечо и закрываю глаза.

Если час от часу не легче, то это мой случай.

Глава 10

Кирилл

— Сядь, пожалуйста. — Поставив на подоконник лейку для цветов, мать указывает рукой на стул с обратной стороны своего рабочего стола.

Тон ее голоса и резкость движений намекают мне на то, что зря я рассчитывал поболтать о том о сем.

Бросив на пол рюкзак, усаживаюсь на стул и вытягиваю под столом ноги.

— Где ты ночевал? — интересуется как бы между прочим, опускаясь в белое кожаное кресло напротив меня.

На ее пальце кольцо с большим бриллиантом. В детстве мне нравились ее украшения. Одно я даже попробовал проглотить, слава Богу, отцовский водитель мимо проходил и успел вытрясти его из меня до того, как случилась “трагедия”.

— У Стаса. — Скрывать мне нечего.

— А позавчера? — Постукивает по столу ногтем.

— Там же, — отвечаю ей.

— Сынок. — Кладет на руки подбородок и смотрит на меня со вселенской усталостью. — У тебя что, дома своего нет?

— Кхм… — Чешу кончик носа. — Хороший вопрос.

— Кирилл, не говори глупостей. Я поговорю с отцом. Кажется, этот конфликт зашел слишком далеко. Извинишься, и мы про все забудем.

— Нет, — говорю на каком-то внутреннем автопилоте.

То, от чего еще пару недель назад я предпочитал дистанцироваться, теперь стало делом принципа.

Извинения…

Перед глазами встает ангельское лицо и окружении рыжих, как ржавчина, кудрей. Цвет, от которого я тащился. Твою мать. Я и сейчас тащусь.

На фиг ее.

В жопу извинения.

— Кирилл…

— Нет, — повторяю, отрывая глаза от поверхности стола и переводя их на мать.

Сжав губы, напряженно смотрит на меня в ответ.

— И как это понимать? — спрашивает строго. — Ты что, ушел из дома?

— Видимо, да, — пожимаю плечом.

Правда, не мешало бы съездить “домой” и забрать кое-какую одежду, но показываться там даже на пять минут мне вдруг до ломоты в костях не хочется.

Молчим, и я позволяю ей делать какие угодно выводы.

— Отец тебя содержит, — вдруг говорит она. — Ты должен понимать, что это накладывает на тебя обязательства быть хотя бы благодарным. А это значит, что ты не можешь просто уйти из дома, тем более… — делает она паузу. — По-английски. По отношению ко мне это тоже некрасиво.

Согласен, не красиво.

Её глаза выискивают в моих ответное понимание.

Распределение моих “карманных” всегда занималась она. Но я достаточно большой, чтобы понимать — это его деньги. Нас всех содержит он. И я был бы пустозвоном и брехуном, если бы сказал, что его деньги мне не нужны. Еще неделю это так и было. Механическое движение по накатанной, где я имею то, что имею, за счет соблюдения определенных правил, но сейчас… в этот момент “истины”, соблюдение тех самых правил вызывает у меня настоящую душевную блевотину.

Посмотрев в окно, собираюсь принять самое сложное решение за всю свою сознательную жизнь, не меньше. Если проиграю, крушение будет эпичным. Ползти на брюхе туда, где твоего крушения ждут с распростертыми объятиями — значит затолкать свою гордость в собственную задницу, а это гораздо больнее, чем кажется. Я делал это столько раз, что знаю, о чем говорю.

— Думаю, я в состоянии сам себя содержать, — говорю, повернув к ней голову.

— Кирилл, — рыкает с угрозой. — Не дури! Тебе еще год учиться, у тебя практика весной. Все это денег стоит. Это твое будущее!

Мое будущее… возможно, я с ним халатен, но мой внутренний конфликт оказался сюрпризом даже для меня. Кажется, у меня сорвало какой-то клапан, отвечающий за чувство самосохранения.

— До весны еще дожить нужно, — встав со стула, забрасываю на плечо рюкзак.

— Я тебе даю неделю, — тычет она в меня пальцем. — Неделю погуляй и возвращайся домой. Извинишься и…

— Нет, — обрубаю.

— Кирилл!