Семья для нефтяного магната

Вижу над собой мужское лицо и чувствую, как сердце начинает учащаться. Где я? Кто он? Муж меня убьёт… Вспыхиваю. Инстинктивно шарахаюсь от мужчины назад и бьюсь головой о спинку дивана. Дальше ползти некуда…

— Ну тише, тише, — он сам отстраняется и окидывает меня скептическим взглядом. — Успокойся. Я не любитель женщин в отключке. Как-то инициативные больше нравятся…

Не нравлюсь? Говорит так, будто мы знакомы… Несколько раз моргаю и напрягаю память, силясь восстановить последние события. Картинки вспыхивают, отзываясь резкой головной болью… День рождения дяди, ресторан, документы, Тихомиров… Точно! Этому человеку я продала компанию родителей. А потом пришёл Аяз, была стрельба…

— Мой бывший муж, — сглатываю. — Он бывший или…

— Бывший, — уверенно кивает мужчина. — В реанимации сейчас. Колено ему прострелянное собирают.

Выдыхаю. Не чувствую никакого сожаления от этого факта.

— А остальные? — Спрашиваю обеспокоено. — Брат, Глеб?

— С ними все хорошо, — убедительно говорит Тихомиров.

— Спасибо… — запинаюсь, не зная, как правильно обратиться к своему спасителю. Имя просто вылетело из головы. — Простите, — закусываю от досады губку. — Как я могу к вам обращаться?

— Константин… - хмурится он. — Ты как вообще? Честно говоря, ты так долго была без сознания, что я уже начал волноваться.

— Я… — делаю паузу, прислушиваясь к себе и кладу руку на живот. — Все нормально. Только голова кружится и колени вибрируют.

— Все таки врача? — предлагает Константин.

— Нет, — мотаю головой и чувствую, что в горле совсем пересохло. — Чаю с сахаром. Если можно, — добавляю, смущаясь.

— Можно, — кивает он.

Огибает диван, на котором я сижу, пересекает зону небольшого бара, совмещенного с гостиной, и подходит к кухонному гарнитуру.

— Чёрный, зелёный? — повышает голос.

— Чёрный, — отвечаю.

Осматриваю обстановку дома и ловлю себя на том, что, как школьница, все время возвращаюсь взглядом к мужской спине в белой рубашке. Широкая… Она заканчивается необъятными плечами и сильными руками.

Рывком отвожу глаза. Позор, Назима. Аллах дал тебе зрение не для того, чтобы ты рассматривала чужих мужчин. Хотя разве после того, что я уже натворила, мне может быть что-то страшно?

Нахожу себя в отражении большой плазмы на стене и понимаю, что на голове нет платка. Прическа растрепалась, верхние пуговицы платья на груди расстегнуты, на ногах нет обуви. Ооо… Судорожно пытаюсь хоть немного привести себя в порядок. Нет, не для того, чтобы нравиться Константину, а потому что… Ой, Назима, себе ты можешь врать сколько угодно, а вот Аллах… он все знает.

— Держи свой чай, — возвращается Константин с кружкой и протягивает ее мне.

Врезаюсь взглядом в его крепкие предплечья, переплетенные красивым рисунок вен, и вдруг понимаю, что именно эти руки принесли меня на диван. Трогали. Прижимали к их хозяину…

— Платок, — шепчу, чувствуя, что сейчас сгорю от стыда.

— Он упал на землю во дворе, — пожимает плечами Константин. — Да и жарко в доме. Я бы тебе ещё посоветовал побрякушки все с себя снять. Сразу легче станет.

Отрицательно качаю головой.

— Чай то будешь? — теряет терпение он.

— Да, спасибо, — спохватываюсь.

Не поднимая глаз, забираю кружку и торопливо подношу ее ко рту. Руки трясутся.

— Горячий! — предупреждающе рявкает Тихомиров, но от этого становится только хуже.

Я вздрагиваю и выливаю кипяток себе руки, колени и бедра.

— Ай… — шокировано вскрикиваю.

Константин подлетает ко мне, вырывая из рук чашку и шипя ругательства.

Кожа под платьем начинает гореть.

— Немедленно снимай одежду, — командует он и быстрым шагом удаляется на кухню.

Снять платье? Как? Остаться в белье перед чужим мужчиной? Боль смешивается с паникой, и я просто задираю подол платья, оголяя колени. Но с рукавами такой фокус не проходит. Слишком узкие. Ааа, как же больно! Печёт!

— Я сказал тебе снять одежду! — возвращается ко мне Константин и держит в руках какой-то белый баллончик.

— Нельзя, — закусываю губу и чувствую, как по щекам начинают течь слёзы. — Перед чужим мужчиной…

— Идиотка… — подкатывает глаза Константин. — Хочешь, чтобы кожа слезла? Думаешь, что я женщин голых не видел?

Я даже не успеваю ничего сообразить, когда он подхватывает подол моего платья и одним рывком, будто бумагу разрывает его по шву до бёдер. Точно также бескомпромиссно поступает с рукавами и обильно заливает уже покрасневшую кожу пантеноловой пеной.

Через секунду боль отступает. Я судорожно выдыхаю и встречаюсь взглядом с Тихомировым. Он сжимает мою ногу чуть выше колена так, что пальцы почти касаются белья. А ещё они двигаются, успокаивающе поглаживая кожу. В его глазах вспыхивает и наливается откровенная, ничем не прикрытая похоть. Ой, мамочка!

Слепну от стыда. Щеки начинают пульсировать горячим. Дядя говорил, что разведённая женщина воспринимается мужчинами, как легка добыча. Как любовница, для справления нужны. Что серьезно к ней уже больше никогда и никто не будет относиться. Не возьмёт в дом. А я кричала, что это пережиток. Что знаю много самодостаточных и порядочных женщин в разводе. Но, похоже, что дядя был прав…