Семя Гидры

Теперь мы все — официальные утопленники. Полиция возбуждает дело. Следствие находит предсмертную записку англичанина, и газеты поднимают вой о ветеране-самоубийце больном «вьетнамским синдромом»; о трагической гибели американского мецената и о безвременно почивших его молодой красавице-жене и юном сыне. И о том, кому, в конце концов, достанутся миллионы старика Крофта. А ещё о непрофессионализме индийских авиалиний; об отсутствии мер безопасности в аэропортах и об алчных частных авиакомпаниях, каких заботит одна лишь прибыль. Каждый увидит себя на месте Крофтов и поверь, никто даже и не вспомнит о нищем славянине, то есть о тебе, мой дорогой Йохан. И о стюардессе Брижит не вспомнят тоже. Все примут нашу кончину за досадную данность на фоне ужасных смертей нуворишей в мире постоянных угроз их сытой и праздной жизни. Как видишь, всё гениальное просто. И всё бы так и случилось, если бы не пилот. Мы не учли его боевого прошлого. Он спутал нам карты.

— Погоди, — Иван чувствовал, как пылает его лицо, — «нужный вам человек» это кто?

— А ты как думаешь? — хитро щурясь, спросила девушка.

— Но почему?

— Статья в итальянской газете за ноябрь 97-го. Помнишь? Девчонку подняли на борт, а спасителя не успели. Только спустя час поисков водолазы нашли его практически на дне. Но нашли живым! Апноэстическая кома, приостановка работы сердечной мышцы и всех дыхательных функций. Организм поддерживал себя сам на минимальных кислородных ресурсах. Медики назвали тот случай газетной «уткой», но мой дед знает о тебе всё.

Иван долго сидел, не решаясь продолжить разговор. Слова Эммы огрели его как обухом по голове. Наконец оцепенение слало отпускать. Вернулась речь:

— Но… но… — бессвязно промычал он.

— Расслабься. Мы уже год следим за тобой. — Эмма, как ни в чём не бывало, растянулась на лежаке.

— Ну…, ну… это невозможно, — мысли в голове Ивана метались, как куры в курятнике, куда влезла лиса. Вначале лекция нацистского маразматика, теперь откровения его взбалмошной внучки. Иван даже ущипнул себя — не сон ли это. Он выпрямился и с видом человека, которого не удалось разыграть, выкрикнул: — Глупости! Считаешь меня за дурака? Не знаю, в какую игру здесь играют, но…, но…, к примеру, как бы ты «выудила» меня из самолёта? Скорость падения, плюс вес… Пара минут, и мы бы ушли на дно метров на сто, не меньше. Будь ты даже лучшей ныряльщицей на весь Бенгальский залив, с такой глубины, да ещё и с ношей в мои семьдесят пять килограмм… ты шутишь?

— Дорогой мой Ваня, — миролюбиво произнесла девушка, — я с тобой откровенна лишь только потому, что меня об этом просил дед. Он не хочет использовать тебя вслепую. Считает, что ты должен стать членом команды. Я другого мнения, но его не переубедить. И всё же… я раскрыла все карты, потому что знаю, ты никуда не денешься.

С этими словами она развязала нашейный шарф и склонила голову на грудь. Тёмная, будто змеиная, блестящая и скользкая кожа покрывала всю её шею. На затылке чернел бугорок схожий на кратер спящего вулкана. То было настоящее дельфинье дыхало. Время от времени оно сжималось, а когда расправлялось, выпускало порцию пахнущего тиной дыхания.

Девушка встала с лежака, поправила плавательную шапочку и, оттолкнувшись от края бассейна, нырнула в воду. Кот Бисмарк последовал за ней.

Глава 18

Неделя пролетела как в тумане. Сказывалось действие антидепрессантов.

По утрам Ивана выводили к бассейну. Нырять и плавать не дозволялось, но можно было сколь угодно стоять под летним душем, смывая ночной пот. Днём он занимался на террасе на тренажёрах, а вечерами гулял в саду, а в голове всё крутилось услышанное от человека назвавшего себя доктором Миллером, и от существа по кличке Эмма. Именно существа, поскольку подобного Иван не видел никогда. Всё походило на фантастику, но, тем не менее, всё это было явью. И если россказни старика можно было списать на деменцию богатея съехавшего с катушек на базе собственной исключительности, то как объяснить увиденное на шее мутанта?

Цепь на ноге не сняли, и Сэмюель чёрной тенью неизменно следовал в паре шагов позади. На ночь её прикрепляли массивным замком к стальному кольцу в полу под Ивановой кроватью.

Каждое утро ровно в шесть со стетоскопом на шее и с тонометром в кармане в палату входила фрау Хильда. Она ставила на прикроватный столик разнос таблетками и стакан чистой воды и начинала осмотр. Иван не сопротивлялся. Открывал рот по требованию, дышал и не дышал, как велела фрау Хильда. Она измеряла температуру и давление, а Иван украдкой разглядывал её. Кожа лица едва тронута загаром. Нет даже лёгких пигментных пятен. Волосы собраны на затылке в тугую «гулю». Шея чистая, по-европейски белая. Ничего примечательного в фигуре. Из-под халата не торчат плавники. Между пальцами нет перепонок, и пахнет от неё не тиной и сыростью, а фенолом и формалином.

— Я проснусь после них? — как-то сострил Иван, принимая очередную порцию пилюль из рук фрау Хильды. — Гер Кунц грозил сделать из меня овощ.