Семья Горбатовых. Часть вторая.

— Негодный, фальшивый человек! — в негодовании опять крикнула княгиня. — Так вот какими уловками он вздумал забрать тебя в руки! И ты веришь?!

— Я не имею никакого основания ему не верить. Теперешняя его жизнь, почти вдали от света, среди религиозных размышлений и занятий, внушает к нему только доверие. Конечно, если вы так уже давно и сильно предубеждены против него, то ему очень трудно вас уверить в своем раскаянии. Вы в каждом шаге непременно будете искать что-нибудь дурное, говорящее во вред ему, вы так и делаете, ma tante. Исполненный любовью к блаженству, он старается, между прочим, о нравственном усовершенствовании наших девиц. Он читает им религиозные книги, объясняет, занимается с ними. А вы в этом добром деле видите только дурное…

— А ты, матушка, так ровно ничего не видишь, что перед твоими глазами! — даже рассердившись на Нину, перебила ее княгиня. — Скажите, пожалуйста, хорошо нравственное усовершенствование! И отчего же это наши девчонки, как увидят его, перемигиваются и фыркают? Даже они его понимают — а ты вот не понимаешь. Да и, наконец, ну хорошо, пускай он раскаявшийся грешник, пускай он теперь представляет из себя вместилище всех совершенств человеческих, так я все же ничего не понимаю. Какое же это имеет отношение к внезапному отъезду Горбатова и твоим слезам? Он-то тут при чем?!

— Он тут ни при чем, ma tante!

Княгиня окончательно из себя вышла.

— Нет, матушка, с тобой, видно, говорить нечего, только слова даром теряешь. А вот ты обдумай все хорошенько да будь осторожна и благоразумна. Разные фантазии о нравственных усовершенствованиях забудь, да и книг мистических и масонских там, что ли — не читай, все равно, не разберешь в них ничего, а только ум за разум зайдет. Да и уж зашел кажется! Нечего так смотреть на меня: что правда, то правда. И я тебя теперь иначе не почитаю как очень безрассудной девушкой, ищущей своей погибели.

Нина ничего не отвечала и только глубоко вздохнула. А княгиня, хлопнув дверью, вышла из комнаты и вернулась в гостиную.

Князь сидел все на том же месте, у окна. Заметив раздражение, выражавшееся во всей фигуре княгини, он даже изменился в лице и побледнел.

— Дядюшка, ведь это из рук вон, что вы делаете!

— Что я делаю? Что я делаю, ma ch`ere?! — испуганно прошептал он, вставая с кресла и переминаясь с ноги на ногу.

Глаза его так и прыгали, но никак не могли встретиться с глазами княгини.

— Во-первых, с какой это стати вы рассказываете Нине о всяких ваших грязных похождениях?! Кто вам дал право говорить ей об этом — вы ее развращаете.

— Она вам сказала?! Я не развращаю…

Губы его тряслись. Он вынул из кармана золотую табакерку и, то открывая, то закрывая ее, судорожно перебирал пальцами.

— Так что же это как не развращение? — между тем горячилась княгиня.

— Да, я скажу вам, ma ch`ere, откровенно, я ей признался в грехах моей молодости…

— Точно у вас только в молодости грехи были…

— Во всем ей признался, потому что это мой долг. Она возвышенная, избранная натура, почтила меня своим доверием, и я, естественно, ma ch`ere, я должен был ей ответить тем же. Я изобразил ей мою греховную жизнь и мое раскаяние. Вы вот, ma ch`ere, никогда не хотели и не хотите быть ко мне справедливой, вы меня считаете прежним человеком. Я, ma ch`ere, я другой теперь, прежнего человека не осталось… прежний человек умер…

Княгиня раздражительно рассмеялась.

— Да уж мне-то, пожалуйста, не пойте этого. Ведь если она чего по молодости и неопытности не видит или не понимает, то я уж хорошо все понимаю и вижу. Вы знаете, я не люблю никаких ссор, интриг. Я до сих пор ни в чем вам не мешала, желая только одного, чтобы вы меня оставили в покое. Но вы должны помнить, что на эту девушку я гляжу, как на дочь, что я люблю ее…

— Это делает честь вашему сердцу, ma ch`ere, и Господь наградит вас за это! — с чувством сказал князь, изо всех сил постаравшись взглянуть на нее, что ему, наконец, удалось.

Но каждое его слово только еще больше раздражало княгиню.

— Ах, да не говорите мне о Боге, пожалуйста, не говорите! И не думайте, что меня легко обмануть и разжалобить. Я повторяю вам, что Нина мне дорога, и я не допущу ее погибели. Я советую вам оставить ее в покое, иначе я должна будут действовать так, как до сих пор никогда не действовала. Пленить вы ее, конечно, не можете собою, но мало ли какие могут быть у вас грязные цели, которых я сразу не могу себе даже представить. Мне кажется — если я ошибаюсь, да простит меня Бог — но мне кажется, что вам не нравится появление молодого Горбатова и что вы намерены вооружить ее против него. Если я еще что-нибудь замечу в этом роде, то даю вам слово, почтеннейший дядюшка, вы найдете во мне решительного врага и я докажу вам, что бороться со мною вам невыгодно. Да и, наконец, я просто уеду с Ниной из Петербурга.

Говоря это, она подумала, что хватит ли у нее силы на подобную жертву, как она будет жить без Петербурга, без общества, без этих ежедневных выездов. Но, тем не менее, она энергично повторила:

— Да, уеду и уж ручаюсь, что вы за нами не поедете!