Семья Горбатовых. Часть вторая.

Дальнейшая судьба Катерины Филипповны Татариновой нам более или менее известна из дел, «секретных» дел, производившихся о ее секте. Через двенадцать лет, в 1837 году, был сделан донос на нее и собиравшихся у нее братьев и сестер — все сектанты были выселены из Петербурга по разным местам, большею частью по монастырям. Катерина Филипповна была тоже отправлена в Кашинский монастырь. И она сама, и ее родственники, пользовавшиеся некоторым влиянием, неоднократно просили освободить ее из заключения. Император Николай Петрович готов был уже снизойти на эту просьбу в 1843 году, но тогдашний обер-прокурор Святейшего Синода, граф Протасов, доложил ему, что «Татаринова в религиозных понятиях своих никакой перемены не оказывает, отзываясь, что она оскорбит Духа Святого, если плоды, какие видит от своих религиозных занятий, признает заблуждением». На этом докладе государь написал: «Нельзя после такого отзыва».

Через три года опять поступило ходатайство об ее помиловании, и опять ей сделан был запрос — согласна ли она дать письменное обязательство оказывать неизменное повиновение православной Церкви, не входить ни в какие неблагословенные оною общества, не распространять ни тайно, ни явно прежних своих заблуждений и не исполнять никаких особенных обрядов, под опасением строжайшего по законам взыскания? И опять она отказалась, но, очевидно, ей было слишком тяжело в монастырском заключении, в одиночестве, без возможности не только видеться, но даже письменно сноситься с людьми ей близкими, со своими старыми испытанными друзьями и единомышленниками. Она глубоко мучилась, не имея возможности служить Христу и искать его посредством радений.

Вероятно, наконец, ей на помощь пришло новое откровение, и в 1848 году она дала требуемую для нее подписку и ей было разрешено жить в Москве. Но не прошло и года, как о ней началось снова дело. Она не исполнила обещания, данного в подписке.

У нее стали собираться, как и в прежние годы, многие члены ее секты, которые успели выйти на свободу. Никто из них не отстал от прежних заблуждений и до самой своей смерти, несмотря на преследования и постоянный страх, в котором они должны были находиться. Они пользовались малейшей возможностью, чтобы собираться для верчений и пророчествований.

Их вера была непоколебима. И эту веру разделяли с ними и разделяют до сих пор многие тысячи из русского народа. Эта вера представляет собой явление, к которому до сих пор относятся почти исключительно с официальной точки зрения.

А между тем в этом явлении заключается глубокий психический интерес. Оно имеет в своей основе нечто весьма серьезное, истекающее из мало ведомых еще нам свойств человеческой природы…

Вера «искателей Христа», достигающих блаженного состояния посредством «кружений» и прочих странных действий, — неслучайна и ее существование легко найти в самой глубокой древности, на различных пунктах земного шара…

Молчаливые брамины Индии, среди своих изумительных, переживающих тысячелетия храмов и пещер, быть может, знают, откуда взялась эта странная вера и что она значит. Но они молчат, — эти последние хранители великих тайн древности, тайн, перед которыми все наши современные знания представляются очень жалкими…

XVII. НЕСЧАСТНАЯ

Катрин чувствовала себя очень несчастной. Ей казалось, что она окружена врагами, которые все согласились между собою отравлять ей жизнь. А себя она считала невинной жертвой.

И как все это случилось? Жизнь шла так хорошо и гладко, впереди ничего не грозило, да и что могло грозить? Она молода, хороша, богата, может удовлетворять всем своим желаниям, всем капризам…

Надоел муж, но явился человек, который понравился ей больше всех людей, каких только она знала, который сумел заставить заговорить ее воображение. Она ни на минуту не задумывалась о своих обязанностях. Ее совесть была спокойна — так ей по крайней мере казалось.

Но вот со всех сторон неожиданно на нее стали наступать несчастья. Он уехал, оскорбил ее своим почти пренебрежительным к ней отношением. В семье она давно уже стала замечать недружелюбные взгляды… Затем это оскорбление, нанесенное ей теперь уже окончательно и бесповоротно решенной женитьбой Бориса, против которой никто не протестует, которую все допускают!

«Это они нарочно, назло мне, для того, чтобы унизить меня!» — думала она.

На нее напала странная, болезненная мнительность. Она продолжала посещать общество, но ей теперь постоянно казалось, что при встрече с нею косятся, что ее принимают совсем не так, как прежде. Ничего этого не было в действительности, она сама фантазировала и себе вредила, так как ее светские знакомые стали подмечать в ней многие непонятные странности. Об этих ее странностях уже кое-где даже говорили:

— Qu'arrive t'il donc a la petite madame Corbatoff? — Elle devient si 'etrange!.. Просто удивительно! Как-то испуганно на всех смотрит, смущается — и ведь это совсем на нее не похоже… Верно, она больна!..

— Ее болезнь очень понятна и в такое время мало ли какие странности являются у молодых женщин… — объясняли другие.